Андрей Ланьков - К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

Пока неясно, до какой степени внешнее давление повлияет на экономическое развитие страны. Неясно также, до какой степени ухудшение экономической ситуации или, по крайней мере, неизбежное прекращение экономического роста повлияет на отношение северокорейцев к Ким Чен Ыну. Однако сейчас, когда я пишу эти строки, можно сказать, что Ким Ир Сен был и остается во многом популярным, Ким Чен Ир нелюбим большинством своих подданных, а вот Ким Чен Ына, кажется, любят (пока?).

КНДР часто описывают как коммунистическое государство. Однако это не совсем правильный подход – отчасти потому, что частный сектор играет огромную роль в экономике страны, а отчасти и потому, что КНДР уже давно официально не считает себя государством, основанным на принципах марксизма-ленинизма, хоть при этом постоянно подчеркивает свою верность социализму. Например, на прошедшем в мае 2016 года съезде Трудовой партии Кореи (ТПК) ее идеологическая задача была определена так: «С высоко поднятым знаменем кимирсенизма-кимчениризма до конца свершить дело социализма, революционное дело Чучхе».

Конечно, когда в 1948 году была формально провозглашена Корейская Народно-Демократическая Республика, никакой неопределенности по поводу ее идеологической ориентации не существовало и ни о каком кимирсенизме речи не шло. ТПК в своей программе прямо указывала, что исповедует марксизм-ленинизм. Более того, даже само официальное название страны не оставляло сомнений в ее идеологической ориентации. В те времена вновь возникшие социалистические страны именовали себя «странами народной демократии». Это название тогда подразумевало, что данная страна осуществляет переход к социализму советского образца, но при этом социализм в ней еще только устанавливается, так что по своему уровню развития она уступает Советскому Союзу. Называя себя «страной народной демократии», то или иное государство идеологически обосновывало свою готовность следовать в фарватере СССР, не ставя при этом под сомнение лидерство Москвы.

Однако Ким Ир Сен, полевой командир корейских партизан в Манчжурии, ставший в 1942 году офицером Красной армии, с самого начала своего правления не был доволен таким положением вещей. И сам он, и его окружение были не только (а возможно – и не столько) коммунистами, сколько националистами. В юности эти люди уходили в партизаны, рисковали жизнью и шли на немалые жертвы в первую очередь не ради абстрактных идеалов всеобщей справедливости и «земшарной республики Советов», а во имя мечты о новой Корее – сильном, процветающем и свободном от любого иностранного диктата государстве. Ким Ир Сену, как и миллионам молодых корейских, китайских и вьетнамских националистов в 1930-е годы, казалось, что построить такое государство будет проще по коммунистическим рецептам. Однако их мотивация оставалась во многом националистической, им нужно было не абстрактное «счастье для всех, и немедленно», а куда более конкретное счастье – для своей страны и ее народа.

Именно эта мотивация и делала столь непростыми отношения между Ким Ир Сеном и Советским Союзом. Многие коммунисты в правящих партиях Восточной Европы были поначалу искренне готовы жертвовать национальными интересами своих стран, уступая Москве и считая, что это необходимо ради достижения главной цели – мировой революции. Ким Ир Сен (как, впрочем, и большинство его соратников) относился к СССР куда более прагматично и вел свою игру, стараясь, однако, это не афишировать. Поэтому он с самого начала своего правления стал осторожно ограничивать советское влияние в высшем руководстве КНДР. Начало десталинизации в СССР поставило его власть под угрозу, но в то же время создало и возможности для выхода из-под советского контроля. С одной стороны, в августе 1956 года Ким Ир Сен чуть не потерял власть в результате заговора высших чиновников, которые настаивали на том, что КНДР должна последовать примеру СССР и начать борьбу с культом личности. С другой стороны, конфликт СССР и Китая дал Пхеньяну возможность на протяжении десятилетий маневрировать между двумя гигантами, получая помощь от обеих великих держав и не давая ничего взамен.

На первых порах, пока Пхеньян склонялся к союзу с Китаем, руководство ТПК позиционировало себя как защитника чистоты «истинного» марксизма-ленинизма от «ревизионистских искажений», которые были внесены в него новым руководством КПСС. После того как в 1965 году отношения с Китаем ухудшились, речь стала идти не только об угрозе, исходящей от советского «ревизионизма», но и об угрозе китайского «догматизма». Однако в долгосрочной перспективе политика лавирования между Москвой и Пекином требовала более серьезного идеологического основания, и оно было сформировано «идеями Чучхе».