Андрей Ланьков - К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

Проследить, как работает эта система, можно на примере г-жи Ро. Бывший преподаватель провинциального северокорейского вуза, Ро в конце 1990-х осталась вдовой. К тому моменту небольшой опыт ведения частного бизнеса у нее уже был: как и большинство северокорейских женщин, она при случае подрабатывала мелкой торговлей, хотя зарплата мужа-силовика в общем обеспечивала ее семье относительно спокойное существование. Когда она взялась за открытие ресторана, на помощь к ней пришли друзья мужа. Они дали г-же Ро 3000 долларов, которых хватило, чтобы вместе с подругами открыть в городе ресторан. Г-жа Ро и ее подруги-партнеры проработали вопрос в местной администрации, сотрудников которой пришлось немного простимулировать наличкой. Ресторан был зарегистрирован как государственное предприятие общепита и располагался в помещении столовой, закрывшейся несколькими годами ранее за нерентабельностью. Подруги за свой счет отремонтировали помещение, приобрели мебель и кухонное оборудование, наняли официанток, поваров и кассиров. Подразумевалось, что часть выручки они будут сдавать местному управлению общепита, а оставшиеся деньги – делить между собой. Так оно и получилось. В результате г-жа Ро и ее семья зажили безбедно.

Любопытно, что в отличие от многих иных видов частного бизнеса, которые уже четверть века работают в «серой зоне», ресторанный бизнес частично легализован. У описанной выше схемы в применении к ресторанам есть устоявшееся название, которое иногда встречается в официальных публикациях и документах: такие частно-государственные рестораны называются хабыйчже сиктан , то есть «рестораны на договорных началах». В частном порядке северокорейские чиновники признают, что сейчас к этой категории относится большинство ресторанов Пхеньяна, хотя славные «Оннюгван» и «Чхоннюгван» сохраняют свой государственный и во многом особый статус.

Парадоксальным образом экономический кризис стал в Корее началом ресторанного бума: ресторанов в крупных северокорейских городах сейчас много, и они отнюдь не пустуют. Правда, доступны они далеко не всем. Трапеза в хорошем ресторане в 2015–2018 годах обходилась в 10–15 долларов, в то время как фактический среднемесячный доход по Пхеньяну в это время составлял примерно 60–100 долларов на семью.

Одно из тех мест в новом, «кимченыновском» Пхеньяне, которые мне весьма нравятся, – это Третья столовая Тэдон, которая находится в паре сотен метров от Монумента идей Чучхе, символа старой Северной Кореи времен Великого Вождя Ким Ир Сена. Она располагается в отдельном трехэтажном здании, первый этаж которого занимает большая аптека, а второй – магазин промтоваров, принадлежащие той же фирме Тэдон, которая контролирует ресторан (скорее всего, через частного инвестора-подрядчика, но такие детали мне неизвестны). Третья столовая Тэдон – это очень неплохая пивная, которую можно было бы переместить в Москву. Она вообще стала едва ли не первым увиденным мною за десятилетия заведением современного северокорейского общепита, которое без всяких скидок можно представить и в Европе, и в любой развитой стране мира. В 2017–2018 годы там подавали семь сортов пива, включая темное пиво местного производства. В зале стоят массивные деревянные столы, пиво наливают по правилам, в стеклянные кружки, и все вообще выдержано в хорошем европейско-немецком стиле. При том что автор этих строк не слишком любит пиво, в Третьей столовой Тэдон этот напиток понравился даже ему. Кстати, той же фирме Тэдон принадлежит и один из главных брендов пхеньянского пива.

Среди публики преобладают капитаны нового бизнеса, «новые северокорейцы», в основном мужчины 40–50 лет с характерным плотным телосложением, очень похожие на китайских мелких и средних бизнесменов – с той лишь разницей, что это корейцы. Сопровождают их женщины примерно такого же возраста, одеждой и прической похожие на китайских матрон из умеренно богатых семей. Культурное влияние китайской буржуазии на буржуазию северокорейскую неизбежно, ведь почти все сделки частный бизнес КНДР заключает либо с Китаем, либо при его посредничестве. Понятно, что цены в «Третьей тэдонской» высоки – 5–10 долларов на человека – и ее посещение пока по карману только представителям северокорейской буржуазии (и связанным с ними бюрократам). По соседству работает несколько новых кафе: примерно с 2010 года кофе постепенно распространяется по стране, превращаясь в любимый напиток элиты. Стоит одна чашка в хорошем кафе примерно 4000–5000 северокорейских вон, то есть 50–60 американских центов.