Кэролли Эриксон - Елизавета I

Крохотная принцесса, перепеленатая так туго, что ни ручкой, ни ножкой не шевельнуть, лежала в своей огромной королевской колыбели у камина в детской. Мир не тревожит младенцев, так что и вспышки отцовского гнева, и слезы матери она благополучно проспала, заявляя о себе, только когда приходило время еды либо от чересчур натопленного камина донимала жара.

В первые дни после появления на свет о ней только и толковали в Англии, а когда весть о ее рождении донеслась до Европы — то и во всем христианском мире. Но в этих разговорах не было почтения, которое оказывают особам королевской крови, — над ней смеялись. Это всего лишь шутка Господа, говорила молва, или даже справедливое возмездие королю, ослушавшемуся его земного наместника.

Генрих, над которым, казалось, насмехался весь мир, тем не менее занялся практическими делами, связанными с рождением наследницы. Прежде всего младенцу надо дать имя. Мария. Вслед за дочерью Екатерины Арагонской ее назовут Марией — для того, чтобы избежать в будущем всяких наследственных междуусобиц. Народ известили, что новой принцессе будет дано имя ее сводной сестры и произойдет это в день, когда приглашенные на крестины придворные преклонят колена перед принцессой Марией.

Но когда все заняли положенные места в гринвичской церкви, выяснилось, что король передумал: герольд, возвещающий имя принцессы, приветствовал ее как «благословенно высокую, благословенно благородную, благословенно прекрасную принцессу Елизавету, принцессу Англии».

Церемония крещения по пышности своей ничуть не уступала крестинам принца, как если бы родился долгожданный младенец мужского пола. Высшая знать, отцы церкви, лорд-мэр и олдермены окружили со всех сторон вдовствующую герцогиню Норфолк с младенцем на руках. Длинный шлейф ее специально сшитого по случаю крестин платья из алого шелка поддерживал Томас Болейн. Коро левская часовня была украшена гобеленами с золотым шитьем, ноги утопали в мягких коврах. Благоухание ладана и духов полностью поглощало запах дыма от углей, горящих в жаровне, установленной рядом с купелыо; этим теплом и согревался младенец, пока его раздевали за ширмой. Затем епископ Лондонский, взяв девочку на руки, окунул ее голову и ступни в святую воду. Далее ей в знак королевского сана помазали спину и грудь святым миро и дали имя. И лишь потом снова закутали в алую пелерину.

Трое крестных Елизаветы — вдовствующая герцогиня, престарелая маркиза Дорсет и Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, — высоко подняли купель, чтобы зрители могли наблюдать таинство крещения, «не подходя слишком близко». Сотни стражников, застывших вокруг, подняли горящие светильники; зажгли даже зажатый в крошечной ладошке принцессы фитилек и положили его на алтарь. Началось подношение даров, которые знать после церемонии понесла во дворец, в покои королевы, где Анна и Генрих должны были дать новорожденной свое официальное благословение.

«Следует опасаться, — писал один итальянец, хроникер английского двора, — что младенец, учитывая отцовский образ жизни и цвет лица, вырастет слабым». Наблюдение меткое: другие дети Генриха тоже росли болезненными, умирали рано, так что шансов на выживание принцессы было немного. Но даже если Елизавете суждено справиться с врожденной слабостью и она не станет жертвой какой-нибудь болезни, ее могут подстерегать иные опасности. Через десять месяцев после ее рождения, когда разрыв короля с папой оформился окончательно, кто-то подслушал, как двое монахов призывали небесную кару на голову дочери короля. «Ее крестили в горячей воде, — обращались эти двое к верующим, — но недостаточно горячей».

Подобного рода угрозы оставляли, однако же, равнодушным окружение принцессы, которому будущность ее виделась безмятежной и счастливой. Целый штат слуг и грумов под водительством старшей гувернантки готов был выполнить малейший каприз принцессы, точно так же как целая кухня с ее поварами и поварятами трудилась над ее «столом». А помимо того — трое горничных, которых называли «качалками», няня и кормилица; эту последнюю подбирали с особым тщанием.

В роду Тюдоров издавна считалось, что кормилицы сильнейшим образом воздействуют на детей. Если кормилица отличается вульгарностью и дурным воспитанием, то, как бы ни старалась она скрыть свои пороки от родителей, доверивших ей свое дитя, они, эти пороки, непременно перейдут к ее подопечным. Что, если она говорит с сильным акцентом? Или невнятно произносит слова? В этом случае ребенок, едва открыв рот, будет ей подражать. А когда речь идет о наследнике или наследнице трона, эти обстоятельства приобретали первостепенное значение, так что выбор кормилицы был так же важен, как и выбор духовника или учителя.