Кэролли Эриксон - Елизавета I

К тому времени Елизавета уже училась писать и, стало быть, пользоваться пером, бумагой и чернилами. Это были гусиные перья, наточенные с помощью специального ножа, обмазанные для мягкости слюной и тщательно протертые внутренней стороной одежды, где пятно незаметно. Чернила смешивали, и сорт их зависел от беглости письма и частоты употребления. Во времена Елизаветы дети писали на бумаге — пергамент оставляли для официальных документов; рядом наготове лежал лист погрубее, чтобы промокнуть написанное и опробовать перо. Иные из таких листков, которые использовала Елизавета, сохранились — на них повторяется имя ее брата.

Все необходимое приготовлено — можно начинать письмо. Чернила, должным образом смешанные и отфильтрованные, помещаются по правую руку. Перо макают в чернильницу, лишние капли стряхивают, на запасном листе бумаги проводят пробную линию, чтобы убедиться, что к перу ничего не пристало. Затем ученик, стиснув от усердия зубы и стараясь не наклоняться слишком низко, начинает тщательно выводить буквы. «Держите голову, — говорилось в одном наставлении по правописанию, — как можно выше; в противном случае в глаза и мозг попадает желчь, отчего проистекают многие заболевания, а также близорукость». Начинающий постепенно овладевает сначала алфавитом, потом научается писать слова молитвы, потом заповеди, потом «во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь». Далее следуют более длинные периоды, возможно, переводы с латыни и, наконец, с английского на итальянский и французский.

Так протекало детство Елизаветы — дочерний долг, сдержанность, полезный досуг, начала классического образования. И вдобавок ко всему этому — религиозное воспитание: утренние и вечерние молитвы, чтение Библии и Молитвенника, формирование взгляда на мир как на творение Бога, оскверненное грехами человеческими, которые Создатель искупил смертью своего сына.

Елизавету учили не столько почитать ту или иную церковную доктрину как таковую, сколько глубоко и твердо верить в ключевые ценности христианства: воплощение, смерть и воскресение Христа, чудо освящения хлеба и вина, прикасаясь к которым прикасаешься к самому сыну человеческому, обещание загробной жизни. Когда Елизавета вела себя плохо, ей напоминали о рае и аде, о «рогатом и волосатом чудище, пожирающем в аду непослушных детей», и о том, что «дети хорошие попадают прямо в рай и танцуют там с ангелами».

Таков был духовный мир Елизаветы-девочки, таковы были идеи, формировавшие ее самосознание. «Чистое, нетронутое сознание ребенка, — писал Эшем, — подобно мягкому воску оно воспринимает все лучшее, все самое справедливое; и подобно сверкающему серебряному блюду, к которому никто еще даже не прикасался, оно воспринимает и сохраняет в чистоте все, что в него заложено». К пятнили шестилетнему возрасту «чистое нетронутое сознание» Елизаветы уже испытало сильное и долговременное воздействие; со временем оно будет только крепнуть и облагораживаться, не меняясь в своих фундаментальных основах.

В начале 1540 года, когда ей было шесть лет, Елизавету привезли во дворец на торжество исключительной важности — ее отец праздновал свою четвертую женитьбу. На сей раз невестой была иностранка, хрупкая светловолосая сестра герцога Клевского.

Джейн Сеймур, мать Эдуарда и третья жена короля, умерла через несколько дней после родов, и по прошествии более чем двухлетнего вдовства Генрих из политических соображений решился на новый брак. Его будущая жена, Анна Клевская, происходила из герцогства, которое могло похвастать большим числом наемников и важным стратегическим положением, необходимыми на тот случай, если все же разразится война между Англией и Карлом V Габсбургом. В день официальной встречи в Гринвиче на Анне с ее «твердым и решительным выражением лица» был украшенный жемчугом капор, а стройную фигуру облегало некрасиво, по их мнению, сшитое немецкое платье, что отнюдь не поднимало ее в глазах англичан. Все же, несмотря на довольно неудачный дебют, брачный союз был заключен, и Елизавете теперь пришлось привыкать к очередной матроне, занимающей рядом с отцом место ее матери.

Вряд ли мачеха так уж сильно ей понравилась. По-английски она почти не говорила, и окружали ее краснощекие иностранцы с совершенно непроизносимыми именами вроде Фрейсвидур, Хохш- тайн или Шварценброх. Тем не менее не было в поведении королевы Анны ничего такого, что объясняло бы решение короля расстаться с ней буквально через несколько месяцев после женитьбы. Елизавете вряд ли могло прийти в голову, что за этим шагом стоит чисто физическое отвращение, и уж должно быть, несомненно, она была удивлена стремительностью, с которой на месте Анны оказалась пятая жена, Екатерина Хауард.