Юрий Алексеев - Освобождение Руси от ордынского ига

Не оценивая здесь эти выводы по существу, отметим следующее. Как справедливо замечает Я.С. Лурье, о колебаниях Ивана III сообщают в первую очередь четыре источника: 1) «Послание на Угру», 2) ростовский рассказ, 3) Вологодско-Пермская летопись и 4) уникальный рассказ Софийско-Львовской летописи. Естественно возникает вопрос: в какой мере независимы эти источники друг от друга? Без решения этого вопроса судить о достоверности их известий трудно. Хорошо известно, что «Послание на Угру» было тесно связано с ростовским рассказом и не могло не повлиять на те летописи, которые включили это «Послание» в свой текст, т. е. на Вологодско-Пермскую и Софийско-Львовскую. [236] Если эти данные не опровергнуть, то необходимо будет признать, что сведения о колебаниях восходят отнюдь не к независимым друг от друга, а к тесно связанным между собой (концептуально и текстологически) памятникам, т. е. имеют один общий источник.

Я.С. Лурье достаточно убедительно показал зависимость существующего официального (вернее, официозного) рассказа от рассказа ростовского владычного свода. Следует ли после этого удивляться, что сведения о колебаниях и «злых советниках», содержащиеся в этом своде, — по Я.С. Лурье, основном источнике рассказов великокняжеских летописей 90-х гг. — проникли и в них?

Одним из аргументов для этого построения служит опала, постигшая, как считает Я.С. Лурье (вслед за К.В. Базилевичем), бывших «злых советников» великого князя. Но если целью официозного летописца было представить великого князя в возможно более благоприятном свете, то как могло вести к этой цели изображение его в виде безвольного слушателя «злых советников»?

Признавая «достоверность большинства рассказов» о событиях 1480 г., Я.С. Лурье не отмечает фактических противоречий между ними. Так, сочувственно оценивая известие уникальной части Софийско-Львовской летописи о пребывании Ивана III в Москве, он не указывает, что это известие противоречит всем другим — и ростовскому рассказу, и Вологодско-Пермской летописи, и «Посланию на Угру».

Весьма интересное и квалифицированное исследование Я.С. Лурье значительно продвинуло вперед изучение проблемы. Однако и оно, несмотря на ряд ценных наблюдений, не решило всех вопросов, связанных с источниковедением событий 1480 г.

Вполне соглашаясь с Я.С. Лурье, что «осень 1480 года — один из… решающих моментов на весах русской истории» и что «историографическое и художественное осмысление» этого момента — «большая и достойная задача», следует отметить вместе с тем, что общая оценка роли Ивана III в событиях 1480 г. далеко не бесспорна. Вызывает сомнения попытка разделить исторические события как бы на два класса — такие, «в которых ярко проявилась роль отдельных личностей», и такие, которые совершаются «не в виде волевого акта отдельных лиц, а вследствие постепенных и глубоких изменений». Думается, что и те, и другие события совершаются отнюдь не иначе, как в соответствии с общими законами исторического развития, реализующимися в действиях живых людей — участников исторического процесса. При анализе исторических событий в равной мере нежелательны как преувеличение «решающей роли каких-либо царей, героев или злодеев» (как это было у Н.М. Карамзина), так и недооценка реальной роли конкретных лиц, стоящих во главе государства, войска или другого общественного института в переломные моменты истории. Нельзя же, в самом деле, вслед за С.М. Соловьевым считать, что «так называемое иго пало само собой»! Или сочувственно повторять мысль Н.Г. Чернышевского (фактически опиравшегося на работы С.М. Соловьева), что татары «были побеждены… собственным одряхлением и размножением русского населения»!

Вызывают возражения и некоторые другие оценки. Едва ли допустимо упрекать советских историков (таких, как К.В. Базилевич) в тенденции «к безоговорочному восхвалению самодержавной власти Московской Руси». [237] Нельзя согласиться также с отождествлением понятии «самодержавие» и «централизация». [238] В советской исторической науке установлено, что централизованное Русское государство имело своей первой формой сословно-представительную монархию [239] (оформившуюся к середине XVI в.), тогда как абсолютизм («самодержавие») установился в нашей стране не ранее второй половины XVII в.

Психологическая характеристика персонажей далекого прошлого — дело сложное и тонкое, едва ли посильное историку-исследователю, если только он не обладает художественным талантом Н.М. Карамзина. Но в распоряжении исследователя есть другой, более доступный и надежный путь для оценки того или иного исторического лица — анализ объективных результатов его деятельности. Именно эти результаты составляют тот общественно-исторический критерий истины, который является венцом исторического познания.