Михаил Покровский - Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв

Если мы возьмем опять-таки цифры 1900 года, то мы получим для этого года 18 миллионов пудов переработанного хлопка; в 1908 году было 19,8 милл. пуд., в 1909 г. — 23 милл. пуд., в 1910 — 23,5 милл. пуд. и т. д. Хлопок в данном случае побил все рекорды. Такого количества хлопка не было в переработке на русских фабриках с тех пор как стояли эти фабрики. Это были рекордные цифры за целое столетие.

Таким образом мы имеем полную возможность говорить о 1909 и следующих годах как о периоде бурного подъема русской промышленности, бурного расцвета русского промышленного капитализма на той основе, которая была создана парадоксальным или диалектическим образом результатами первой революции и политикой Столыпина. Конечно, я, говоря о политике Столыпина, вовсе не хочу ее связывать персонально с П. А. Столыпиным, вы это прекрасно понимаете: я говорю это для краткости; это была на самом деле политика торгового капитала, приноровленная к потребностям промышленного капитала. Вот что лежало в основе этого расцвета. Я сейчас поясню вам, что давало возможность торговому капиталу так роскошничать, так щедро оделять своего младшего брата, водить его в таких шелках, а пока что остановлюсь на другой стороне этого явления.

В прошлой лекции я уже сказал, что, внося классовую борьбу в деревню и создавая там в лице кулака внутренний рынок, а в лице бедняка — пролетария для фабрики, торговый капитал фатальным образом (и тут опять-таки приходится говорить не о фатальности, как говорят буржуа, а о диалектике) рыл себе могилу, поскольку рос революционный слой, или, точнее говоря, два революционных слоя деревни: с одной стороны, росло не социалистическое, но демократическое кулацкое сословие — первые либералы в деревне (вы помните, по характеристике Энгельгардта); с другой стороны, рос пролетарий, присяжный, могильщик капиталистического строя. То же самое и тут, всячески оделяя этого своего младшего брата, торговый капитал отогревал змею. Эта змея начинает высовывать свое жало вот в каких цифрах. Вы помните, что в конце XIX века подъем нашей промышленности опирался главным образом на приток капиталов из-за границы. Главную массу капиталов, пришедших в нашу промышленность во времена Витте, составляли те 1 600 миллионов рублей, которые были получены благодаря так называемой конверсии русской ренты за границей, т.е., говоря грубо, попросту, превращению русских обязательств во французские обязательства продажей русской ренты французам, на парижском рынке. Благодаря этому, освободилось более 1Уг миллиарда русского капитала, который был брошен целиком в русскую промышленность. Вы догадываетесь, что при таких условиях наша буржуазия зависела от того сундука, который непосредственно снабжал ее этими капиталами, а так как, прежде чем попасть в карман русского буржуа, каждый золотой французской буржуазии проходил через казенный сундук, то это посредствующее звено — казенный сундук — и являлось тем моментом, который сдерживал либерализм русской буржуазии. Я, чтобы не портить общей картины, этого момента не вводил в свое предыдущее изложение, но отметить это нужно. Это, конечно, было не главным, но это был© одним из второстепенных моментов, которые делали’ русских буржуа 90-х годов преданными царю и отечеству. Этот момент играл известную роль: что этот буржуа мог получить то, что ему необходимо на производство, через посредство или при поддержке казны в той или иной форме.

Если вы теперь возьмете соответствующие цифры вот этого периода, который я теперь с вами изучаю, — периода промышленного подъема после 1909 года, вы получите другую картину. Я беру цифры капиталов разрешенных акционерных компаний, русских и иностранных. В. 1908 году было разрешено 108 русских компаний с капиталом в 103,4 миллиона рублей, иностранных компаний было разрешено 12 с капиталом в 9 миллионов рублей; в 1909 году русских компаний 116, с капиталом в 95 милл. руб., заграничных — 15 с капиталом в 12,9 милл. руб.; в 1910 году русских компаний 181 с капиталом в 190 милл. руб. и заграничных — 17 с капиталом в 33 милл. руб.; в 1911 году русских компаний 222 с капиталом в 240 милл. руб., заграничных — 40 о капиталом в 80 милл. руб1; в 1912 году русских — 322 с капиталом в 371 милл. руб., иностранных — 20 с капиталом в: 30 миллионов рублей; в 1913 году русских компаний — 343 с капиталом в 501 милл. руб., иностранных — 29 с капиталом в 44 милл. руб. Сравните эти два ряда цифр и вы увидите, до какой степени иностранный капитал в русской промышленности играет все меньшую и меньшую роль и все большую и большую роль играют русские капиталы, притом выросшие не из казенного сундука, а, так сказать, естественным путем накопления. Как шло это накопление, мы увидим из других цифр, сравнив с ними цифры нашего хлебного вывоза. Наш хлебный вывоз рос в такой пропорции. Если возьмем количество пудов в 1900 году за 100, в 1909 году будет 182, в 1910 году — 196, в 1911 году — то же. А если возьмем ценность этого вывоза и возьмем 1900 год за 100, то в 1909 году будет 249, н|1910 году — 245, в 1911 году — 241, — словом, ценность вывоза увеличилась в П/з раза сравнительно с его объемом. Тут уже играли роль те высокие хлебные цены, о которых я говорил неоднократно. И вот эта-то золотая река, которая лилась в карман русского капитала в виде активного торгового баланса (активный баланс в 1909 году достиг огромной, рекордной цифры в 581 милл. золотых рублей), это-то и оплодотворяло теперь русский капитализм, который рос не на счет притока заграничных капиталов, как это было раньше, а на счет «туземного» накопления. А в результате этого русский капитализм стал гораздо смелее, гораздо резче, и в 1912 году дошел до того, что образовал собственную оппозиционную партию, так называемую прогрессивную партию, во главе которой стоял Струве как идеолог, и Коновалов, крупный промышленник, впоследствии министр торговли и промышленности временного правительства, — партию, которая была правее кадетов в смысле программы и левее их в смысле тактики, говорила с правительством гораздо более решительным языком, нежели говорили кадеты. Но кадетская партия, партия, воплощавшая главным образом идеологию русского капитализма, как я вам говорил, не представляла собой непосредственно промышленности. Непосредственно наши промышленники до тех пор группировались в партии октябристов, во главе которых стоял Гучков. Вот это появление у октябристов левого крыла — прогрессистов, — которое, повторяю, держит себя с начальством гораздо более самоуверенно и дерзко, нежели держали кадеты, чрезвычайно характерно.