Сара Камерон - Голодная степь - Голод, насилие и создание Советского Казахстана

Но фиксация на понятии геноцида мешает увидеть картину в целом. Казахский голод был преступлением против человечности. Он привел к смерти более миллиона гражданских лиц и к физическим и душевным страданиям тех, кто выжил. Тот факт, что в глазах общественности главнейшим и окончательным преступлением стал геноцид, под юридическое определение которого казахский голод, видимо, не подпадает, вовсе не уменьшает страданий казахов и не делает казахский голод менее достойным внимания. Напротив, этот факт – что казахский голод, будучи одним из самых гнусных злодеяний сталинского режима, не вписывается в юридическое определение геноцида, – должен заставить историков вновь задуматься о том, как мы классифицируем и изучаем массовые преступления и их осуществление. Делая столь сильный упор на те случаи, которые соответствуют принятому определению геноцида, мы тем самым, возможно, скрываем другие массовые преступления, такие как казахский голод, которые тоже имели политическое происхождение и были не менее разрушительны для человеческих жизней.

В 2011 году Нурзия Кажибаева, пережившая казахский голод 1930–1933 годов, отметила, что некоторые казахи, по-видимому, предпочитают обходить тему голода молчанием. Она рассказала о своем родственнике Хамите, «советском казахе», комсомольце и студенте мединститута. Хотя его родной дед умер во время голода, Хамит сердился на родителей, спрашивая их: «Зачем вы без конца возвращаетесь к теме голода? Почему вы не ели хоть немного хлеба?» Критикуя Хамита, Кажибаева восклицала: «Как слаба наша память! Или наши потомки стали манкуртами ?» 923 923 Nurtazina N., ed. Great Famine of 1931–1933 in Kazakhstan. P. 127. Легенда о манкуртах – людях, потерявших память, – была популяризована киргизским писателем Чингизом Айтматовым в его важнейшей книге «И дольше века длится день» 924 924 Айтматов Ч. И дольше века длится день. М., 1980. . Эта книга, опубликованная в 1980 году, подвергала советскую жизнь тонко закамуфлированной критике, и слово «манкурт» в скором времени стало уничижительным термином, применяемым к представителям нерусских национальностей, теряющих в Советском Союзе свою культурную и лингвистическую идентичность 925 925 Обсуждение использования термина «манкурт» в современном Казахстане см. в кн.: Dave В. Kazakhstan: Ethnicity, Language, and Power. New York, 2007. Chap. 3. .

В Казахстане термин «манкурт», а также несколько его синонимов, например шала-казах (полуказах) и асфальтный казах (о казахах-горожанах), широко распространились, причиной чему стали важнейшие изменения советского времени. К 1989 году 62% казахов заявляли, что бегло говорят по-русски, тогда как другие среднеазиатские национальности были существенно хуже знакомы с русским языком 926 926 Для сравнения: среди киргизов, другого народа, в прошлом также являвшегося кочевниками-скотоводами, лишь 36,9% заявили, что свободно владеют русским языком. См.: Kaiser R.J. The Geography of Nationalism. P. 270–271. . Многие казахи, особенно городские, с трудом говорили по-казахски, в немалой степени из-за неофициальных практик, обеспечивавших русскому языку привилегированный статус. Казахстан капитально изменился в результате миграций и депортаций советского периода, которые привели в республику не только русских, но и украинцев, немцев, корейцев, поляков и иные этнические группы, и к концу 1980-х годов процент межэтнических браков в Казахстане был одним из самых высоких по СССР 927 927 В 1989 году доля смешанных семей в Казахстане составляла 23,9%. Эти данные, а также советы по их интерпретации содержатся в статье: Ualiyeva S.K., Edgar A.L. In the Laboratory of Peoples’ Friendship: Mixed People in Kazakhstan from the Soviet Era to the Present // Global Mixed Race / Eds. R.C. King-O’Riain et al. New York, 2014. Р. 72. . Хотя после крушения Советского Союза многие новоприбывшие покинули Казахстан, некоторые остались. На сегодняшний день эта страна – полиэтничное общество с многочисленным русским меньшинством (23,7% населения) 928 928 Central Intelligence Agency. The World Factbook (2017 figures). https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/geos/kz.html. .

Слова Кажибаевой наводят на ряд общих вопросов. Как казахи вспоминают голод? Почему, в отличие от Украины, где украинский голод стал ключевым событием при создании национальной памяти, голод в Казахстане обсуждается сравнительно мало? Мой эпилог не может дать окончательного ответа на эти вопросы – то, как в Казахстане вспоминают голод, заслуживает отдельного полноценного исследования. Но я надеюсь, что данный эпилог заставит людей задуматься на эти темы и укажет возможные направления дальнейших изысканий 929 929 К сожалению, исследование «политики памяти» казахского голода, предпринятое Грозиным ( Грозин А.В. Голод 1932–1933 годов и политика памяти в Республике Казахстан. М., 2014), разочаровывает. Оно не затрагивает важнейших моментов, а именно личной памяти отдельных казахов о голоде, и основано исключительно на опубликованных русскоязычных источниках. . Он подтвердит, что вопрос голода оказался переплетен с более широким вопросом – как казахам следует вспоминать советское прошлое, – а также с нынешними отношениями Казахстана и России. Для казахских активистов, стремящихся сохранить память о казахском голоде, украинский голод стал одновременно и положительным, и отрицательным примером. Недавние попытки президента Нурсултана Назарбаева и его преемника, Касым-Жомарта Токаева, вновь начать обсуждение казахского голода продемонстрировали, насколько трудно сочетать две стратегии, которых казахское руководство придерживается в одно и то же время: развитие полиэтничной гражданской нации и апеллирование к этническому казахскому национализму 930 930 Об аналогичных спорах по поводу позиции правительства Назарбаева касательно советских ядерных испытаний в Казахстане см.: Werner С., Purvis-Roberts К. Cold War Memories and Post-Cold War Realities: The Politics of Memory and Identity in the Everyday Life of Kazakhstan’s Radiation Victims // Ethnographies of the State in Central Asia: Performing Politics / Eds. M. Reeves et al. Bloomington, 2013. Р. 285–309. . Впрочем, важнейшие вопросы индивидуальной ответственности за кризис, который постиг людей, живших в 1930-е годы, по-прежнему не привлекли особого внимания.