Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Совершенно особое место в русской историографии начала ХХ в. занял марксист Михаил Николаевич Покровский, опубликовавший в те годы ряд работ, затрагивавших тему 1812 г. [400]Близкую сердцам историков либерального и демократического лагеря идею об «объективных закономерностях», предопределивших место и результат Бородинского сражения, Покровский довел до абсурда. Заняв бородинские позиции, русская армия, по его мнению, пассивно ожидала противника «и фактически приняла сражение вместо того, чтобы его дать ». Исходя из цифры 130 тыс. солдат у каждой армии при превосходстве в артиллерии у Кутузова, автор не без оснований полагал русские потери не менее чем в 44 тыс., а наполеоновские – только в 28 тыс., поражаясь их непропорциональности. На этом основании Покровский уничижительно оценивал действия русской стороны, одновременно свысока повествуя и о действиях Наполеона. Ни малейшего намека на искру того удивительного чувства, которое охватило русскую армию в день Бородинского сражения, у Покровского не было. Неудивительно, что другой марксист, В. И. Ленин, несмотря на богатейшее письменное наследие, вообще сумел ни одного раза не упомянуть слово «Бородино»!

Начался ли в 1917 г. новый этап в эволюции отечественной историографии 1812 г. и Бородинского сражения? По-видимому, только в одном смысле: вплоть до середины 1930-х гг. почти безраздельно господствовала концепция Покровского. Она, с небольшими вариациями, проводилась в общих курсах русской истории (Н. А. Рожкова, С. А. Пионтковского и др.) и в военно-исторических трудах (А. И. Верховского, А. А. Свечина, В. Г. Сухова) [401]. Придерживался ее в лекциях по истории военного искусства для курсов красных командиров и Михневич. «Русское» Бородино усиленно вычеркивалось из национальной памяти. Период 20-х – середины 30-х гг. стал особым этапом «развития» историографии Бородина. Он был утрированной картиной тех идей, с помощью которых либеральные историки пытались в начале ХХ в. подчинить многообразие действий, поступков и импульсов живых людей «железной логике истории».

Во второй половине 30-х гг. ситуация резко изменилась. Очевидным толчком к этому послужили постановления ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 16 мая [402]1934 г. и 26 января 1936 г. о преподавании истории, осудившие схематизм и абстрактное социологизирование [403]. Советская власть, подталкиваемая внешней опасностью и готовившая массовые репрессии внутри страны, теперь явно стремилась найти точки опоры в русском патриотизме, решившись на своеобразную реанимацию не только «буржуазных», но и «дворянских» концепций. Немалую роль в этом возрождении «русского духа» должен был сыграть образ Бородина.

Если в вышедшей в 1935 г. книге А. А. Свечина, известного военного теоретика дореволюционного и советского времени, еще присутствовала идея изначальной заданности результатов сражения [404], то в работе комбрига М. С. Свечникова, возглавлявшего кафедру истории военного искусства академии им. М. В. Фрунзе, произошло возвращение к дореволюционным подходам [405]. Книга Свечникова была предназначена для военного читателя и включала, помимо описания сражения, рекомендации для офицеров и курсантов по ознакомлению с ходом военных действий на месте, на самом поле. Отметив уязвимые стороны Великой армии 1812 г. (прежде всего, ее многонациональный состав), Свечников утверждал, что уже в Смоленске Наполеон склонялся к тому, чтобы остановить дальнейшее движение в глубь России, но бои, разгоревшиеся при отходе русских от Смоленска, и надежда втянуть неприятеля в генеральное сражение, в успехе которого император не сомневался, увлекли его в безостановочное движение на Москву. Шевардинский бой автор расценил как органическую часть Бородинского сражения. Хотя Шевардинский редут являлся вначале укреплением крайнего левого фланга русских (о чем свидетельствовала его упорная оборона), но его хотели заранее оставить и отвести фланг назад, однако не успели, и это, по мнению Свечникова, сослужило русским хорошую службу: Шевардинский бой заставил Наполеона весь день 6 сентября потратить на перегруппировку своих сил. В целом же, полагал автор, Бородинское сражение, несмотря на почти равные силы сторон (примерно 130 тыс. солдат Великой армии против 120 тыс. русских), протекало при сохранении инициативы в руках Наполеона [406]. На основе работ Толя, Михайловского-Данилевского, Клаузевица, Жомини, русских авторов начала ХХ в. (особенно Михневича) Свечников попытался дать обзор основных этапов Бородинского сражения. Потери сторон за три дня боев он оценил в 58 тыс. у русских и примерно в 50 тыс. у неприятеля. «Тактический успех под Бородином, – заключил автор, – был на стороне Наполеона, но победы над русскими он не одержал… Бородинская битва, несмотря на дальнейший отход русской армии, была по существу началом конца успехов завоевательной политики Франции наполеоновского периода». Пытаясь понять, почему Наполеон не использовал силы гвардии для упрочения успеха, Свечников указал на необходимость сохранения из-за грандиозности всего предприятия хотя бы части армии до заключения мира. «Кроме того, на нерешительность Наполеона влияло понижение моральных качеств его армии, при которых ценность гвардии… была особенно важна для него…» Интересны были размышления автора о причинах менее значительных, чем у русских, потерь Великой армии. Они заключались в более высокой тактической подготовке французских войск, в широком использовании взаимодействия огня и удара (в отличие от французов, стрелковому огню бóльшая часть русских солдат была просто не обучена), в слишком частом использовании русскими холодного оружия при отражении атак, что приводило их к большим потерям [407].