Александр Янов - Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

Глава первая. Вводная

Как случилось, что я оказался «белой вороной» среди историков, изучающих происхождение и природу русской государственности? На первый взгляд, вопрос сугубо личный и вообще академический. На самом деле, как я сейчас попытаюсь показать, все сложнее, куда сложнее. Не личный это мой вопрос и тем более не академический. Вот пример

Николай I однажды сказал: «Да, деспотизм еще существует в России, ибо он составляет сущность моего правления. Но он согласен с гением нации» (1). Многие в России возмутятся, скажут: ложь, клевета, русофобия! Не соответствует «гению» (сегодня, впрочем, предпочли бы сказать «культурному коду») нашего народа деспотизм! Погодите, однако. Император был всего лишь солдатом в сапогах 42 размера, нечаянно угодившим в царские башмаки размера 46. Аристотеля он не читал, о тонких различиях между монархией, тиранией и деспотией понятия не имел. Просто делился опытом правления в стране, подавляющее большинство населения которой было неграмотным, прозябая в крепостном рабстве, а меньшинство тяготело к несвоевременным, по его мнению, европейским свободам. Опыт этот состоял в том, что единственно эффективным правлением в такой стране могла быть только беспощадная ДИКТАТУРА, при которой государственные решения принимает ОДИН человек, именуй мы его хоть деспотом, хоть национальным лидером. Эту диктатуру царь и назвал деспотизмом. Грамотно ли это с точки зрения теории политики, можно спорить. Но что в этом русофобского? Тем более, что, будучи самодержцем, царь самолично определял, кому в России быть патриотом, а кому русофобом. Аракчеева, допустим, распорядился считать патриотом, Чаадаева -- сумасшедшим, декабристов – русофобами.

А теперь вспомним, что существует консенсус западных историков (с недавних пор примкнула к нему и значительная часть отечественных), согласно которому русская государственность по своему происхождению и природе к числу европейских НЕ ОТНОСИТСЯ (мы еще поговорим о том, откуда он взялся, этот консенсус). Внутри него авторы спорят. Особняком стоит, например, Арнольд Тойнби, настаивавший на византийском происхождении России. Ричард Пайпс предпочел в этом качестве эллинистические деспотии, например, Египет. Но большинство склоняется к евразийскому, ордынскому ее происхождению. Карл Виттфогель, который, как мы увидим, по справедливости считается отцом деспотологии, не сомневается, что во ВСЕХ этих ипостасях русская государственность принадлежит к семье азиатских империй (деспотизмов).

Такой вот консенсус. Как видим, все его корифеи, хотя они об этом и не подозревали, СОГЛАСНЫ С РУССКИМ ЦАРЕМ, которого я цитировал. Никто из них не русофоб. Просто объективный, как они уверены, анализ русской истории привел их к выводу, что Россия НЕ Европа (имеется ввиду, конечно, «Большая Европа», Запад), А если не Европа, то что? В полном согласии с логикой биполярного мира времен «холодной войны», когда, собственно, и сложился этот консенсус, деспотизм, конечно. И место ее в Азии (речь, как понимает читатель, не о современной Азии, о средневековой, говорим-то мы о ПРОИСХОЖДЕНИИ российской государственности).

Вот тут и возвращаемся мы к началу главы, к вопросу о «белой вороне». Для меня (и для моих читателей, от имени которых я говорю) вопрос этот не академический, Скорее -- о жизни и смерти. Чтоб совсем уже точно, он о ГАРАНТИЯХ ОТ ПРОИЗВОЛА ВЛАСТИ. Европа – родина этих гарантий. В просторечии СВОБОДЫ. Отрезая Россию от Европы, консенсус обрекает нас на несвободу (или, что то же самое, на произвол). Согласны мы с этим? Не берусь судить других, но я не согласен. Потому что, помимо всего прочего, это просто неправда . И я берусь доказать как европейское происхождение русской государственности, так и то, что Россия об этом своем происхождении не забыла. И не перестает, столетие за столетием, прорываться к тому, с чего она начиналась.

Но если она по происхождению Европа, то как быть с самодержавием, которое совершенно очевидно не европейское? Получается, что примерно 40% своего исторического времени Россия жила – и живет – и как Европа и как не Европа, гибрид. Вот видите, я же говорил, что все сложнее, чем это обычно представляют историки, тем более, чем рисует это консенсус. Короче, я бросаю вызов консенсусу.

Конечно, как знают те, кто помнит мое Письмо читателям (которое я обещал сделать, и сделал, вступлением к этой книге), впервые бросил я этот вызов еще почти полстолетия назад. И повторил в трилогии. Я не хочу сказать, что он ушел в песок. Тысячи людей его заметили. И в 1970-е, и в 2010-е. Но цели он не достиг: дискуссия о будущем, о преодолении гибрида, не состоялась. В этой книге я решил сделать этот вызов ЦЕНТРАЛЬНЫМ. В надежде, что таким образом замолчать новую парадигму русской государственности, которую я предлагаю, будет труднее.