Теперь все зависело от проверки веса сделанных из слоновой кости частей статуи. Их сняли, а заодно проверили и вес золотых деталей. Это была долгая и утомительная работа. А тем временем по городу поползли новые слухи: Перикл, в свое время председательствовавший в комиссии по приемке статуи и проверке счетов, состоял в сговоре с Фидием. Но столь явной клевете мало кто поверил. За тридцать лет политической деятельности Перикл приобрел много врагов, нередко обвинявших его в разных проступках. Однако еще никто и никогда не осмелился открыто утверждать, что он использует свой высокий пост для обогащения. Перикл — человек с чистыми руками. Это устоявшееся мнение что-нибудь да значило в, государстве, где деньги ценили превыше всего.
Ожили и сразу же нашли благодарных слушателей многие старые сплетни. Говорили, что скульптора и политика связывали вовсе не денежные дела. Оказывается, в мастерскую Фидия, когда он создавал огромные изображения богов, заглядывали прелестные женщины, в том числе и замужние дамы из самых лучших домов. Там они в благоговейном молчании восхищались совершенством человеческого тела. Часто мастерскую посещал и Перикл, хотя было прекрасно известно, что холодной гармонии идеальных пропорций он предпочитает тепло и мягкость живого женского тела. Так, утверждали многие, мастерская, где создавалась статуя божественной девы, покровительницы города, превратилась в дом свиданий.
Конечно, большинство афинян с негодованием отвергали столь гнусную клевету, хотя собственный сын Перикла, Ксантипп, делал все, чтобы представить отца ненасытным женолюбцем. Неприязнь сына можно объяснить: Перикл всегда был человеком экономным и стремился передать эту добродетель своему потомству. Между тем Ксантипп, которому уже перевалило за двадцать, женился на молодой и любящей роскошь женщине. Да и сам он хотел жить весело й на широкую ногу, как вся золотая молодежь Афин. Оба супруга находились на содержании Перикла, выделявшего деньги весьма скупо и редко. Не видя иного способа добыть деньги, Ксантипп пошел на подлог: он занял значительную сумму якобы от имени отца. Вскоре дело выплыло наружу. Как только мнимый кредитор потребовал от Перикла возвращения долга, тот обратился в суд. Став в глазах общественного мнения посмешищем, Ксантипп мстил отцу, утверждая, что тот ухаживает за его женой. Весь город знал; в доме вождя нет ни мира, ни согласия.
В деле Фидия афинян возмущало совсем другое: на барельефе, украшавшем щит Афины, скульптор увековечил себя и вождя демократов. Здесь изображалась легендарная битва амазонок с афинянами. Две фигуры выделялись среди мужчин, защищавших родину от воинственных девиц: лысый старец с огромным усилием поднимает обеими руками большой камень — это не кто иной, как Фидий, а воин, мечущий копье, напоминает Перикла, только молодого и хорошо сложенного.
Наконец трудная работа подошла к концу: все части статуи взвешены. Действительный вес не соответствовал тому, что было отмечено в счетах: материала израсходовали на меньшую сумму. Таким образом, обвинение полностью подтвердилось. Фидия приговорили к штрафу. Выплатить его он был не в состоянии: старый, больной, сломленный судебным процессом человек вскоре после вынесения приговора умер в тюрьме. Прошел слух, что его отравили. Потомки Фидия переехали в Олимпию, где им предоставили почетную наследственную должность смотрителей за статуей Зевса.
Зато обвинитель великого скульптора Метон получил отличную награду: афинское народное собрание навсегда освободило его от всех налогов в пользу государства. Это была очень редкая и весьма важная для Метона привилегия. Он не имел афинского гражданства и пребывал в Аттике в качестве метека, а представители этой социальной группы населения испытывали наиболее сильный налоговый гнет. Одновременно собрание поручило стратегам позаботиться о безопасности Метона, что вполне понятно, ибо он навлек на себя ненависть многих влиятельных лиц, особенно членов строительной комиссии. Это была жестокая шутка по отношению к Периклу, так как в качестве председателя комиссии стратегов он был обязан заботиться о человеке, который погубил одного из близких ему людей и навлек подозрение на него самого. Каждый афинянин прекрасно понимал, что дело Фидия болезненно отразилось на самом Перикле, хотя во время процесса он сохранял полный нейтралитет. Да он и не мог поступить иначе — каждое выступление в защиту скульптора было бы истолковано как доказательство вины.
Читать дальше