Воздействие разоблачений Террора в Нанте зависело как от свидетельств о великом «ужасе, поставленном в порядок дня», так и от незначительных пустяков, относящихся к «повседневному Террору». По большей части на суде заслушивали рассказы о «серьезных мерах», определявших особенную жестокость Террора в Нанте: потоплениях, расстрелах тысяч людей, нередко без суда и какой-либо снисходительности к женщинам и детям; но речь там шла также и о буднях репрессий, общих для всех районов Франции: переполненных тюрьмах, незаконных поборах и вымогательствах комитетом бдительности в отношении «подозрительных» (или тех, кто лишь «внушал подозрения, что может быть подозрительным») в связи с выдачей свидетельств о благонадежности; о незаконных «революционных налогах», о мелких кражах (вроде нескольких бутылок вина) во время «визитов на дом», каковые, естественно, предполагали особенно тщательный обыск погребов и т.д. Однако в силу странной игры зеркал, неприятности, злоупотребления, издевательства, неотделимые от повседневного Террора, который пришлось претерпеть всем, словно становились более значимы при сопоставлении с нантскими ужасами. «Серьезные меры» придавали им совершенно другой смысл, усиливали пережитые страхи, ощущение опасности и соответственно ненависть. Террор в Нанте в некотором роде наглядно показывал, что мелкие издевательства или притеснения могут быть прологом к смерти от воды или пули. И все эти члены революционных комитетов, где бы они ни находились, все, кто не мог устоять перед искушением извлечь из своей власти выгоду, пусть даже крошечную, или поглумиться над «богачами» и «скупщиками», — не превращались ли они отныне в виртуальных палачей на службе у Каррье? Так подробный рассказ о Терроре в Нанте, звучавший на протяжении долгих дней в зале заседаний Трибунала, порождал ужас перед злоупотреблениями, совершенными в других местах. А вскоре благодаря отождествлению с нантскими жертвами всех тех, чье имущество или свобода претерпели ущерб, возникло отторжение, направленное против Террора в целом.
Свидетельские показания занимали тысячи страниц; порой они повторяли друг друга, муссируя одни и те же факты. Но от одного свидетельства к другому добавлялись новые детали (пусть даже преувеличенные), которые заставляли отступить страх, помогали избавиться от опасений, создавали сенсации, возбуждали ненависть и чувство мести. Многие показания отличаются нагромождением ужасов, которые свидетели якобы видели своими глазами или, что чаще, были о них наслышаны. Таким образом, свидетельства очевидцев часто смешивались со слухами и молвой. Из этого целого выделяются — и проходят красной нитью по всему комплексу антитеррористических представлений, — несколько обобщенных образов Террора [117].
Террор в Нанте практически укладывается в два образа, ставших символами. Первый из них — это образ залитой кровью Луары, покрытой трупами, несущей в море свои отравленные воды. Этот образ фигурирует в обвинительном акте: «Воды Луары постоянно были красны от крови, и иностранный моряк не иначе как с дрожью высаживался на берега, покрытые костями жертв, погубленных варварством, вынесенных на отмели оскверненными потоками...» В ходе процесса эта тема постоянно всплывала, обогащаясь все более ужасными деталями. «Я свидетельствую, что видела на берегах Луары обнаженные трупы женщин, извергнутые этой рекой; я видела множество трупов мужчин, обглоданных собаками и хищными птицами; я видела в затопленных баржах трупы, все еще привязанные друг к другу и наполовину всплывшие» (показания жены Лайе). То, что поток выбрасывал трупы на берега, свидетельствовало о крайнем возмущении оскорбленной Природы. «Я видел, что берега Луары были покрыты мертвыми телами; я видел на этих берегах трупы детей семи-восьми лет; я видел труп раздетой донага женщины, все еще держащей на руках ребенка; я видел обнаженные трупы девушек и юношей» (показания Ламберта, скульптора из Нанта). «Я видел по берегам Луары вплоть до Пэнбёфа бессчетное число трупов, среди которых было множество обнаженных женщин, которых муниципалитеты расположенных по реке селений обязаны были хоронить» (показания Воде, кораблестроителя). В наиболее типичном виде этот образ используется и упоминается в знаменитой книге Прюдома о жестокостях Террора, на протяжении нескольких поколений подпитывавшей коллективную память. «Достойный доверия человек засвидетельствовал, что довольно долго, на протяжении восемнадцати лье, Луара от Сомюра до Нанта была вся красной от крови. Переполненная огромным количеством трупов, плывших по ее водам, она несла ужас в океан; но тут же сильный прилив гнал обратно, вплоть до стен Нанта, эти кошмарные свидетельства стольких жестокостей. Вся поверхность реки была покрыта плывущими здесь и там конечностями, за которые яростно дрались раздиравшие их прожорливые рыбы. Каким же зрелищем это было для жителей Нанта [...], отказавшихся от использования воды и рыбы» [118].
Читать дальше