Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Задержка процесса над нантскими нотаблями могла объясняться и сугубо «техническими» причинами: Революционный трибунал был и без того завален работой (94 человека были, без сомнения, огромной «партией»; позднее Фукье-Тенвиль также приписывал себе заслуги в задержке этого процесса, уверяя, что он сделал это за отсутствием доказательств). Так 9 термидора спасло и головы 94 нантцев, и голову Каррье. В последовавшие за 9 термидора дни 94 нантца освобождены не были, их процесс (по которому в качестве дополнительного обвиняемого проходил Фелипп-Тронжоли) начался только в последние дни II года Республики — 22 фрюктидора (10 сентября 1794 года). Обвинительный акт повторял то, что вменялось им изначально: заговор против Республики, присоединение к федерализму или помощь ему, роялистские симпатии, сговор с эмигрантами, действия, направленные на дискредитацию ассигнатов и провоцирование голода. Бывшие члены Революционного комитета Нанта — Гулен, Шо, Гранмезон и Баше-лье — были в качестве свидетелей обвинения извлечены из тюрем, где они гнили в ожидании своего собственного процесса. Как свидетель проходил и Каррье.

Когда в конце II года правосудие было поставлено в порядок дня, процесс оказался вписан в совершенно иной контекст, нежели сформулированные зимой обвинения. Он принял удивительный оборот. С первых же часов он превратился в обличающий террористическую практику суд над Революционным комитетом Нанта; он оказался направлен против Террора в целом и против Каррье, воплощавшего Террор и дарованную ему Конвентом неограниченную власть в частности. Обвиняемые, и в особенности Фелипп-Тронжоли, превратились в обвинителей, они допрашивали свидетелей о том, что совершалось от имени Революционного комитета: о потоплениях, грабежах, актах личной мести, выкупах за невиновных... Оказавшиеся под огнем свидетели защищались плохо: некоторые факты они отрицали, другие признавали, но каждый прежде всего стремился снять с себя ответственность и скомпрометировать остальных. Разве сам Каррье не заявил с негодованием, что он ничего не знал ни о потоплениях, ни о расстрелах? Он не имел «ни малейшего понятия обо всех этих ужасах и варварских деяниях». За те пять дней, что продолжался процесс, когда откровения о Терроре в Нанте сменились рассказами о муках, которые претерпели обвиняемые по дороге в Париж, речи защитников превратились в обвинения. Нет сомнений, говорил Тронсон-Декудре, один из адвокатов, «необходимо выкорчевать аристократию и умеренность, но нельзя терять из виду современных последователей Макиавелли... Некоторые из обвиняемых были временно введены в заблуждение, большинство сражались за родину и покрыты почетными шрамами. Отвратительные убийства осквернили свободу: суд должен подать пример всей Европе; вы должны показать объединившимся в коалицию тиранам, что такое настоящий патриот и насколько благосклонно к нему правосудие. Революционный комитет был основан в Нанте в октябре прошлого года: он спекулировал жизнью и честью граждан. Он состоял из злобных и безнравственных людей... Граждане были отданы на откуп этим людям, то и дело цитировавшим Робеспьера и пролившим потоки крови; всякий час они изобретали новые заговоры для того, чтобы обвинять граждан и губить их; они говорили, что необходимо передушить всех заключенных разом». Приговор, вынесенный 28 фрюктидора, не удивлял. Хотя восемь обвиняемых были признаны участниками «заговора против Республики» — как, например, Фелипп-Тронжоли, «признанный автором и соучастником федералистских актов и постановлений», Трибунал использовал знаменитую статью о намерениях, введенную после 9 термидора: никто не совершал эти предосудительные действия «со злобой и с контрреволюционными намерениями». В отношении остальных обвиняемых Трибунал не обнаружил никакого состава преступления. Таким образом, все были оправданы. Приговор был принят с энтузиазмом: «Едва председатель закончил свою речь, как зал заседаний Трибунала взорвался единым криком: "Да здравствует Республика!" все сердца были растроганы, взгляды всех зрителей были прикованы к несчастным нантцам, которых вернули отечеству и свободе после столь долгих страданий» [107].

Так завершился первый процесс; его ход и его приговор сулили неизбежное продолжение. Пресса предала суд над нантцами широчайшей гласности, особенно много внимания уделяя преступлениям Революционного комитета, и в частности потоплениям. Сотни раз было упомянуто имя Каррье. 8 вандемьера III года (29 сентября 1794 года) имя Каррье, сидевшего на Горе и активно участвовавшего в работе Якобинского клуба, впервые прозвучало в Конвенте в докладе по поводу жестокостей, совершенных во времена Террора в Нанте. В ответ несколько дней спустя Каррье опубликовал «Доклад о различных миссиях, которые ему были поручены» [108]. Тем временем Революционный трибунал с некоторой задержкой приступил к суду над Революционным комитетом Нанта; 17 вандемьера Леблуа, общественный обвинитель, составил обвинительный акт. Тем не менее основной импульс исходил от Конвента. 22 вандемьера, то есть через четыре дня после публикации «Обращения к французскому народу» — этого призыва к реваншу, о котором мы уже писали, — Мерлен (из Тионвиля) представил Конвенту новые документы, касающиеся потоплений в Луаре женщин и детей, и воскликнул: «Если бы только это было возможно, Конвенту следовало бы изобрести новые казни для этих каннибалов». Сразу же было принято решение, требующее от Революционного трибунала «без промедления приступить к делу Революционного комитета Нанта и всех тех, кто окажется замешан в этом деле». Намек на Каррье был весьма прозрачен, и к тому же говорил о наличии политической воли превратить этот процесс в предостережение и даже образец репрессий против всех «террористов» и «кровопийц».