Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Следуя существовавшим тогда клише, авторы этих верноподданнических посланий невольно отдают должное и Робеспьеру. Порой это объясняется огромным авторитетом, которым тот пользовался. При этом, разумеется, выражается негодование в адрес «лицемера», умевшего чрезвычайно искусно прикидываться добродетельным и неподкупным патриотом и соответственно обманывать народ, оказавший ему доверие. «Наша любовь к этим людям, в которых мы видели надежную опору Республики, при известии об их предерзком заговоре превратилась в глубочайшее отвращение» (народное общество Гере, департамент Крёз, 14 термидора). «Еще недавно все республиканцы проливали бы потоки слез над могилой человека, который признан сегодня большим преступником, чем кромвели, катилины, нероны, и который превзошел своими, известными ныне, преступлениями всех чудовищ, рожденных землей на несчастья народам» (граждане Треньяка-ла-Монтань, департамент Коррез).

А что же стало на следующий день после 9 термидора с «террористами», с ревностными сторонниками Робеспьера? Нет никаких оснований предполагать, что они хранили молчание; их голоса сливались с другими в общем хоре народных обществ и местных администраций, тех политических кадров, которые созывали собрания, формулировали адреса и т.д. Слишком легко возмущаться сегодня их оппортунизмом (не забудем, что после отправки адресов обличающие голоса стали раздаваться и на местах, в их собственных коммунах). Этот оппортунизм, это единообразие поступков и языковых норм — тоже один из ликов Террора. Направленные в Конвент поздравительные адреса делают очевидной ту особенность открытого 9 термидора периода, о которой мы уже говорили: выход из Террора начинается на базе того дискурса, форм политического поведения и социальной системы образов, которые были сформированы во времена Террора и унаследованы от него. Разрушение этого насаждаемого единства, обнажение конфликтов и распрей, накопленных за время Террора, но приглушенных им, — все это было и непременным условием выхода из Террора, и его неизбежным следствием.

В конце II года никто не ставил под сомнение благотворность «свержения тирана» и заслуги «революции 9 термидора»; как мы уже отмечали, она повсеместно рассматривалась в качестве исходного рубежа, за который уже нет возврата. Даже те, кто начал критиковать путь, по которому стали развиваться события, в частности, «преследования патриотов», делали это во имя 9 термидора и в противовес «тирании Робеспьера». А как могло быть иначе? Встать на защиту Робеспьера означало совершить не только политическое самоубийство, но и просто самоубийство, поскольку это было бы расценено как преступление против Революции. Однако, каким бы образцовым ни было такое единодушие, на его фоне возникал вызывающий раздоры вопрос: «Как же все-таки это произошло?» (если воспользоваться формулировкой, которую употребил Эдм Пети в своей речи в Конвенте 29 фрюктидора). Начатая таким образом дискуссия была преимущественно политической: главной темой для обсуждения была эволюция общества, и в особенности — эволюция революционной власти. Однако здесь существовал и эмоциональный аспект: на кого можно возложить ответственность за Террор, не провоцируя при этом отмщение тем, кто проводил его в жизнь? Несмотря на все аргументы ad hoc и ad personam, быстро оканчивавшиеся сведением счетов, эту дискуссию можно назвать первыми в истории крупными дебатами о Терроре. В их ходе были сформулированы многие тезисы, которые позднее, особенно в XIX веке, оказались подхвачены, более глубоко обоснованы и развиты историками. К аргументам в этом споре часто примешивались свидетельства как тех, кто проводил Террор в жизнь, так и тех, кто стал его жертвами. При помощи лексики эпохи Просвещения и революционной риторики сиюминутные политические аргументы обрастали философскими «размышлениями», аналитическими записками в форме столь частых в Конвенте бесконечных речей. Но и Конвентом эти дебаты не ограничились. Они выплеснулись в прессу, где проходили особенно свободно; они велись в масштабе всей страны, поскольку в каждой коммуне были свои «террористы» и свои политические и личные счеты с ними. Разумеется, поскольку Конвент, этот «центр объединения и просвещения», оставался тем местом, где шла борьба за власть, о Терроре там говорили особенно много. Чтобы все сказанное было проще анализировать, наметим несколько линий, по которым давались ответы на вопросы о том, почему появился Террор и как он развивался: