В рамки этого глобального итога и в контекст этих обстоятельств — нация сражается за свою свободу — вписываются и встреченные на данном пути трудности, и совершенные ошибки. «Представители народа должны передать будущему не только свои свершения, славу и успехи, они должны передать ему знания об опасностях, бедах и ошибках; так первые мореплаватели отмечали рифы, которых следовало избегать, и они смогли научить своих последователей, как проложить путь среди рифов, которые ничто не может заставить исчезнуть, однако опыт может научить, как приближаться к ним и удаляться от них, ничем не рискуя». Террор и был не более чем одним из этих рифов, своего рода неожиданным осложнением. К обстоятельствам, требовавшим исключительных мер безопасности и возбуждавшим страсти, добавлялась деятельность предателей и заговорщиков.
«Они стремились разобщить французов, посеять уныние, страх и отчаяние, уменьшить чувство признательности к защитникам родины и распространить сомнение в их победах; они кичились своей репутацией людей талантливых, энергичных и полных гражданской доблести... Меры общественной безопасности стали той жестокой силой, которая вселила ужас в души граждан и лишила Францию рабочих рук и ресурсов; наказанные вами предатели изменили точку ее приложения и направление. Вы хотели поразить врагов Революции; они воспользовались вашим оружием и вашими действиями, чтобы поразить людей слабых и людей полезных; они не щадили ни земледельца, ни ремесленника; поскольку они не смогли ни уничтожить вас, ни вселить в вас ненависть, они хотели заставить вас бояться».
Однако в конечном счете «революция 9 термидора», ее позитивные и обнадеживающие последствия были куда важнее этого террористического эпизода. В анналах Революции 9 термидора заняло свое место в ряду военных побед и славных восстаний 14 июля, 10 августа и 31 мая. Быть может, заговор Робеспьера и был наиболее опасным и вероломным, но само это вероломство и то, что ему положили конец, явно демонстрирует зрелость Нации и Революции. «День 9 термидора покажет потомкам, что в это время французская нация благополучно миновала все периоды революции; что она дошла до той стадии, когда ее уже невозможно было ввести в заблуждение иначе как созданием блестящей репутации и видимостью гражданских доблестей, порядочностью и добродетелью, которые были поставлены ею в порядок дня». Соответственно достаточно было «сорвать маску», предупредить народ, с которым до того Конвент, однако, не мог свободно сноситься, дать народу пример доблести, покарав предателей, — и с заговорщиками было покончено. «Мудрое, великое и возвышенное» поведение народа «продемонстрировало, что его невозможно ввести в заблуждение». Обольстить удалось лишь нескольких граждан; когда с заговорщиков сорвали маски, те оказались в полном одиночестве, и «весь народ, приверженный своим принципам и национальному представительству, приговорил Робеспьера и его сообщников». Тем самым это «последнее событие» было «полезно делу свободы».
Необходимо различать в прошлом то, что было справедливо, и то, что стало следствием временных ошибок, злоупотреблений и преступлений. Конвент привел в действие «план надзора» (создал революционные комитеты), для исполнения которого потребовалось «столь колоссальное число функционеров, что во всей Европе не нашлось бы достаточного количества компетентных людей на эти места». Данный проект полностью себя оправдал; тем не менее «внутренних врагов» было так много, что они проникли повсюду, в том числе в администрацию и в народные общества. В этих условиях каждый гражданин должен был считать себя «часовым на боевом посту». Таким образом, не следует осуждать разом все институты, в которых имели место злоупотребления (как это было, в частности, с наблюдательными комитетами). И в особенности не следует заострять внимание на злоупотреблениях и бедах, уже оставшихся в прошлом. Без сомнения, «Революция имела свои изъяны», однако не следует преувеличивать совершенные ошибки, часть из которых была неизбежна.
«Не стоит упрекать себя ни за беды, ни за ошибки. Всегда ли мы были, всегда ли мы могли быть тем, чем действительно хотели быть? Мы все принялись за одно и то же дело; одни сражались смело, но осмотрительно; другие в пылу рвения набрасывались на те препятствия, которые хотели уничтожить и сокрушить... Кто захочет потребовать у нас отчета за то, что невозможно предвидеть и направлять? Революция совершена; она есть общее творение. Какие генералы, какие солдаты делали на войне лишь то, что им должно было делать, и могли остановиться там, где этого требовал холодный и спокойный разум? А разве мы не были в состоянии войны со столь многочисленным и столь опасным врагом? Некоторые неудачи — разве не усиливали они отвагу, не возбуждали гнев? Что произошло с нами такого, чего не происходило бы со всеми людьми, отброшенными бесконечно далеко от обычного течения жизни? И не должно ли было случиться так, что одни заставляли любить обаяние равенства, а другие несли нашим врагам Террор и ужас?»
Читать дальше