Мария Чепурина - Гракх Бабёф и заговор «равных»

Остается лишь сочувствовать агентам, на плечи которых легла такая грандиозная работа: каждый из них должен был секретно и в короткие сроки добыть сведения о материальных и людских ресурсах 1/12 части огромного города, агитировать массы в пользу восстания, одновременно сдерживать их попытки взбунтоваться раньше времени и при этом оставаться в полной неизвестности относительно руководства, сроков и программы новой революции. Постоянно меняющиеся планы повстанческой Директории, брожения в народе, угроза разоблачения — поистине агенты находились «между молотом и наковальней»!

Что же они сообщали своим предводителям? К счастью для историков, Бабёф сохранял отчеты агентов, по крайней мере, их часть. После ареста заговорщиков эти отчеты были опубликованы властями, и мы можем «услышать» голоса этих людей, непосредственно занимавшихся подготовкой восстания, а через их посредство и голос Парижа IV года — голодного, разочарованного, ропщущего; уставшего от революции, но привыкшего решать свои проблемы с ее помощью.

Об этой усталости как раз писал агент первого округа Морель: «Что касается народа, то сам по себе (pris isolement) он не имеет никакого мнения: пораженный бедами, он приписывает их революции и говорит, что был счастливее при старом режиме» {427} 427 Copie des pièces saisies dans le local que Babœuf occupoit lors de son arrestation. VOL. 2. Р. 164. . Однако настрой Мореля вовсе не был пессимистическим: он рапортовал о том, что военные его округа прислушиваются к «Просветителю народа», а недовольство правительством настолько всеобщее, что охватывает даже «аристократов»: как оказалось, у одного из них Морель как раз был в гостях этим утром, узнав заодно, что Кошон готовится занять пост министра полиции, но только с тем условием, чтобы изничтожить якобинцев и террористов. Подобные связи агента не пришлись по вкусу Тайной директории, и его отчитали за несерьезность и неподобающие связи. Не ясно, насколько прислушался Морель к своим руководителям, но через двенадцать дней он откуда-то узнал и сообщил им, где обедают члены правительства… {428} 428 Ibid. P. 150–176.

Отчетов агента второго округа сохранилось немного, но, если судить о настроениях в Париже только по ним, следовало бы сделать вывод, что предприятие «равных» обречено на успех. Бодман выслал в штаб «письмо одного патриота к отцу в Париж», подтверждающее нужные бабувистам настроения; писал, что № 42 «Трибуна народа» принят читателями очень хорошо; полицейского, сорвавшего бабувистскую афишу, в глаза обозвали мерзавцем, лишающим народ правды; группы (сборища, где обсуждалась политическая ситуация и которые бабувистским агентам надлежало организовывать с помощью специальных активистов, называемых «grouppier», «grouppiste» или«grouppeur») оживлены, в них есть военные, которые являются сторонниками равенства и говорят, что если запустить четверых революционеров в Гренельский лагерь, то остальные присоединятся к ним {429} 429 Ibid. P. 144–149. .

В списке патриотов агента третьего округа Менесье фигурирует некий Дебон: имени его не указано, но если это действительно Робер-Франсуа Дебон, член повстанческой Директории, то это забавное свидетельство того, что агенты действительно не знали своих начальников и выполняли работу добросовестно. В этом же списке фигурирует Мезонсель (Maisoncelle): такую фамилию носил правительственный агент, работавший в центральном бюро, которое собирало сведения о настроениях в обществе: иными словами, коллега Менесье, вроде бы работавший на противоположный лагерь, но вроде как свой… Мы еще вернемся к этой личности. Помимо прочего, Менесье получил задание изучить находящуюся на подведомственной ему территории тюрьму: из штаба писали, что там сидят 300 заключенных и работают всего 15 охранников. Бабувисты думали, не находится ли там идеологически близкий к ним элемент, нельзя ли освободить сидельцев и сделать их движущей силой восстания, но Менесье сообщил, что в тюрьме только уголовники и контрреволюционеры. Также этот агент доносил, что враги якобы планируют спровоцировать ограбление лавочников и приписать это якобинцам.

Менесье называл этот план «макиавеллизмом» и предлагал ответить в том же духе {430} 430 Copie des pièces saisies dans le local que Babœuf occupoit lors de son arrestation. VOL. 2. Р. 132–139. . Примечательно, учитывая, что среди схваченных у Бабёфа бумаг будут и выписки из «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» Макиавелли {431} 431 Ibid. Р. 70. .

Буэна, агента четвертого округа, можно назвать самым боязливым. Он жаловался на вездесущих шпионов, которые надевают маску патриотизма с тем, чтобы что-то вызнать («мое молчание должно их разочаровать, но не все патриоты такие скрытные»); боялся, как бы излишняя оживленность групп не навредила делу, считал, что повсюду предатели и подлецы, которым нельзя довериться и которые любят свободу тогда, когда она уже есть, но не готовы завоевать ее. Свои письма Буэн просил сжигать. Его любимыми словами были «sage» и «sagesse» — «благоразумный» и «благоразумие» {432} 432 Ibid. Р. 113–130. .