Жан Ворт - Век моды

Александра придерживалась строгой моды, особенно после смерти принца-консорта Альберта. Но ограничениям подвергся лишь стиль платьев, потому что придворные портные сообщали нам, что она была фантастически экстравагантна и никогда не надевала одно и то же платье дважды. По счастью, для репутации осторожной королевы все ее платья так походили одно на другое, немного кружев из замечательной коллекции редкостей эпохи Людовика XV и Генриха VIII, и непосвященным могло показаться, что она носит одни и те же четыре-пять платьев из бархата, атласа, парчи или тюля год за годом.

После смерти принца Альберта Александра отдавала предпочтение черному платью с вдовьим чепчиком. Она не снимала его, даже когда надевала императорскую и королевскую корону, которая по своей форме и размерам была маленьким замкнутым венком. Это свидетельствовало о характерной для монарха независимости, но во времена, когда мода уже влияла на индивидуальное поведение человека, это было странно.

Леди де Грей в платье от Ворта, 1880

На том же самом балу, где я был удостоен впервые увидеть королеву Александру, тогда еще принцессу Уэльскую, смог также установить контакты с носителями самых громких имен Англии и Франции. Знаменитая леди де Грей, в те времена еще семнадцатилетняя или восемнадцатилетняя леди Лаутер, впервые появилась на тех танцах. Барон Альфонс де Ротшильд [80]приехал к нам за несколько дней до этого праздника, чтобы мы изготовили для нее платье. Она выразила желание иметь наряд, который бросался бы в глаза и соответствовал цветам, под которым выступали лошади ее брата, герцога Пемброка, на скачках. Несколько его лошадей должны были участвовать в скачках «Гран-при» через несколько дней после бала. Идя навстречу ее пожеланиям, мы сделали очень простое платье из белого тюля с желтыми розами, перевязанными красными лентами – цвета ее брата, – и красными розами, перевязанными желтыми лентами.

Эта девушка, о которой сохранилось много воспоминаний, была очень высокой, более шести футов [81]. Ее статность в сочетании с подлинной красотой и необычайной грацией наделала в Париже много шума. Я хорошо помню, как все на балу в английской колонии сразу же затихали, а потом начинали громко гудеть, когда эта милая, стройная, статная девушка входила вместе с братом, который был на несколько дюймов выше своей сестры!

Она была, сначала как леди Грей, а потом как маркиза де Рипон, одной из самых влиятельных покровительниц нашего заведения на рю де ла Пэ – не потому, что ее заказы были крупнее, чем у других, но потому, что она была влиятельной светской фигурой в Лондоне последней четверти девятнадцатого века. Можно было даже сказать, что она была неофициальной королевой Лондона в последние два десятилетия XIX века, настоящим светским оракулом.

Что очень удивительно, никто никогда не думал о ее необычном высоком росте. Леди была наделена даром не выглядеть высокой, но заставлять других казаться маленькими. Никто не мог превзойти ее грацией и статностью. Я видел ее раз в платье с шлейфом из синего бархата, вышитого серебром, с нижним платьем из белого атласа. Она спускалась по лестнице – испытание для любой женщины, – и я не нахожу другого слова, чтобы описать ее, кроме старинного – видение. Большинство из английских дам, которые приходили к нам, были почти столь же высокого роста. Между прочим, англичане считают высокий рост ценным качеством у женщины. Я вспоминаю свой разговор с одним англичанином о леди Грей, и в ответ на мое заявление: «Конечно, она очень красива, но, в самом деле, она чуть-чуть высоковата», – он поднялся, поглядел на меня и энергично произнес: «Но именно такие женщины становятся матерями наших высоких, стройных мужчин».

Другая юноноподобная красавица, которая появилась на этом же английском балу, была милая мадам Поржес. Это было вскоре после ее замужества, на ней было свадебное платье из серебряного тюля, отделанное розами. Единственной драгоценностью была бриллиантовая диадема в волосах, но ее совершенство не требовало драгоценностей. Я никогда не видел женщин с таким прекрасным лицом, плечами и шеей. Однажды мой отец изготовил для нее костюм павлина из белого бархата поверх лимонного тюля, с искусным рисунком из жемчужин и серебряных перьев и таким же белоснежным плюмажем по краю декольте. А кожа мадам Поржес была такой белой без всякой пудры и макияжа, что никто не мог точно указать границ между вырезом платья и кожей даже при ярком освещении.