По приведенному выше тексту хорошо видно, что Митинага (или же, скорее, автор «Эйга моногатари») воспринял знакомые ему описания рая весьма буквально. Поэтому он сделал акцент на самоцветной роскоши рая и устроил сад самым богатым образом, что было не под силу другим японцам. Пышная церемония освящения храма, на которой присутствовало множество гостей, включая самого императора, безусловно, свидетельствует и о желании Митинага продемонстрировать свои представительские возможности. Это, однако, не умаляет его религиозности – дневник Митинага хорошо отражает его набожность, а скончался он не где-нибудь, а непосредственно в молельне Амиды храма Хоссёдзи.
Описание сада в «Эйга моногатари» в общих чертах соответствует описанию рая, приводимому в «Одзё ёсю» (известно, что сам Митинага был хорошо знаком с этим произведением). Однако между изложением Гэнсина и «Эйга моногатари» имеется и существенное расхождение. Согласно Гэнсину и сутрам, в райском месте отсутствуют времена года. В «Одзё ёсю» прямо утверждается: «Холод и жара там уравновешены, там нет ни весны, ни осени, ни зимы, ни лета» [312]. Хотя в саду Митинага отсутствуют «живые» и склонные к сезонным переменам растения (возможно, что и павлины с попугаями тоже были муляжами), но в том, как они исполнены (или описаны), все равно имеются указания на четыре времени года. Три из них поименованы прямо, о весне же мы можем судить по готовым осыпаться цветам. Таким образом, японское сознание не смогло примириться с раем, в котором отсутствуют времена года, – концепт, прочно вошедший в японскую культуру и характеризующий «правильный» природный цикл и правильное государственно-общественное устройство.
Таким образом, в контексте амидаистских верований сад становится моделью рая. Сооружение земной копии рая считается делом буддоугодным. Предполагается, что результирующей такой строительной деятельности станет вознесение хозяина сада в рай, а сам сад при жизни хозяина является своеобразной площадкой для подготовки к такому переселению. Следует подчеркнуть при этом, что сам амидаистский сад сохраняют конструктивную преемственность по отношению к саду даосскому: в нем сохраняются и пруд с островом, и острова-камни, торчащие из воды, и мостик, и ручьи. В своих главных чертах он сохраняет прежнюю структуру, «завещанную» ему геомантией и прошлой традицией. Однако возведенный на берегу пруда посвященный Амиде храм заставляет сад разговаривать на ином языке. И тогда остров в пруду, который раньше интерпретировался как Хорай, осмысляется как «райский остров». При этом в амидаистском пруду могут помещаться несколько островов, и ничто не мешает называть их островами журавля и черепахи – даосских символов долголетия и мудрости. В даосском саду вода отражает Небо, а в амидаистском – храм с помещенной в нем статуей будды Амиды. Конечно, Амида тоже пребывает на небе, но все-таки это небо расположено где-то сбоку – на западе. Поэтому храм, посвященный Амиде, всегда возводился на западном берегу пруда.
Старший сын Митинага Фудзивара Ёримити устроил возле реки Удзи собственный амидаистский храм с прудом-садом. Это произошло в 1052 г., т. е. в год наступления конца Закона Будды. Храм получил название Бёдоин, он представляет собой переделку светской загородной резиденции. Эта резиденция ранее не вызывала у современников никаких буддийских ассоциаций. Однако после ее переделки в храм осмысление окружающей природной среды меняется радикальным образом. Хроника «Фусо рякки», похвалив местный пейзаж привычным и совершенно небуддийским образом («вода-камни хороши, ветры-потоки превосходны»), далее уверенно сообщает: мост через реку Удзи, по которому попадают в Бёдоин, представляет собой как бы переправу, которая ведет из этого мира в мир райский [313].
Какие же конструктивные новшества позволили воспринимать Бёдоин в качестве райского места? Ведь архитектура храмового комплекса является изводом светской резиденции в стиле синдэн-дзукури. Однако храм ориентирован другим образом: если в светской архитектуре усадебные строения расположены по оси север-юг, то храмовые постройки ориентированы по оси запад-восток, и этого оказывается вполне достаточно, чтобы изменить прочтение всего «жилого сада». Кроме того, пространство между светским строением и прудом должно иметь площадку для проведения различных церемоний. Однако перед Бёдоин такая площадка перестала существовать по следующим основаниям. Во-первых, буддийские моления проводились внутри самого храма (при этом руку статуи и руку верующего связывали для верности красным шнуром, сплетенным из лотосовых волокон). Во-вторых, в каноническом изображении рая будды Амиды строения вплотную примыкают к кромке берега [314].
Читать дальше