Александр Мещеряков - Terra Nipponica [Среда обитания и среда воображения]

Японская поэзия развивалась (или же консервировалась) по своим внутренним законам, но буддийское вероучение приписывало ей свои смыслы. Упомянутая «личная» антология Готоба имеет буддийское название, а число 46 основано на легенде, согласно которой принц Сётоку-тайси якобы успел построить 46 храмовых комплексов. Однако вмонтированные в поэзию первоначальные смыслы не позволили вторгнуться в нее буддийским реалиям сколько-то широко. Начиная с «Сэндзай вакасю» в императорских антологиях присутствуют разделы, посвященные как синтоистским божествам, так и буддам, но в качестве покровителей японоязычной поэзии выступают только синтоистские божества – защитники и гении конкретных локусов. Именно синтоистским божествам по знаменательным случаям (например, для получения благословения перед началом составления императорской антологии) подносят стихи на японском языке. После окончания работы над антологией «Сэндзай вакасю» ее составитель Фудзивара Сюндзэй (Тосинари) преподнес в знак признательности богам пяти известных святилищ по 500 стихотворений [303].

Отсечение случайно-неожиданного и превознесение закономерного – таков был метод японской природной поэзии. Концентрация внимания на символах, а не реалиях – таков был ответ аристократов на вызовы времени. В этих символах они искали защиты от реалий. Временами такой подход можно принимать за стойкость и последовательность, временами – за косность и близорукость… Такой подход возможен лишь на ограниченном участке текстового пространства, где только и наблюдается концентрация идеальных смыслов. Подобная тенденция к сжатию контролируемого и обживаемого пространства наблюдается не только в поэтических текстах, она прослеживается в самых разных областях жизнедеятельности и культуры. Это касается и садового искусства.

В отличие от поэзии на японском языке, которая в значительной степени автономна от буддийской картины мира, все типы средневековых японских садов осмысляются как имеющие непосредственное отношение к буддизму. Если первоначально не подвергалось сомнению, что идея сада пришла в Японию из Кореи и Китая, то теперь родиной сада считается буддийская Индия.

Кризис государства сопровождался фрагментацией общества, когда интересы коллективные были потеснены интересами личными. Острое переживание наступающего (или наступившего) конца буддийского закона на этой земле приводило к напряженному поиску способов личного спасения. Во второй половине периода Хэйан широкое распространение получает вера в будду Амида (санскр. Амитабха), который ожидает всех праведников в своей Чистой земле – Дзёдо (на самом деле речь идет о «земле», расположенной на небесах). Другое именование рая – Земля (Край) вечной радости (Гокураку). Эта земля расположена в западном направлении. При соблюдении определенных требований туда можно вознестись.

Достаточное полное и весьма востребованное современниками описание рая приводится высокопоставленным монахом Гэнсин (942–1017) в «Одзё ёсю» («Собрание сведений о перерождении», 985 г.) – источнике, из которого японцы черпали свои умозрительные и конкретно-чувственные представления о рае и аде. Сам Гэнсин строит свои описания в достаточно точном соответствии с сутрами (их китайским переводом) [304].

Согласно Гэнсину, общие характеристики этой земли таковы: тамошнее пространство наполняет исходящий от Амиды яркий свет; прекрасный дворец Амиды украшен «семью драгоценностями» – золотом, серебром и различными самоцветами. Там имеются пруды с чистейшей водой, дно которых покрыто золотом, серебром и драгоценными каменьями. В этих прудах произрастают разноцветные лотосы, на которых покоятся бодхисаттвы. Нежные звуки неспешных волн в пруду складываются в проповедь учения, а купание в пруду очищает сердце от всякой грязи. После купания жители рая располагаются под деревьями и предаются изучению Закона Будды и медитации. Деревья вокруг пруда – это сэндан (санскр. candana, «мелия японская»), они тоже сделаны из драгоценностей. Когда их листья опадают, ветерок и водные потоки разносят чудный аромат. Прикосновение к райским деревьям и травам доставляет неизъяснимое наслаждение. Имеются в раю и чистые водные потоки, дно которых покрыто золотым песком. Их изгибы и температура воды меняются в зависимости от желания небожителя. Также в соответствии с личными вкусовыми пристрастиями наполняются чаши с едой, которая появляется сама собой. В раю поют сладкогласные птицы, восхваляющие и разъясняющие буддийское учение. Там играет чудесная музыка, которую сами собой издают бесчисленные инструменты. Шесть раз в день можно наблюдать цветопад. Все это и делает эту страну землей «вечной радости», в которой отсутствуют любые тягости и страдания [305].