Сергей Дашков - Юстиниан

Император троекратно перекрестил трибуны и, разрешая начать скачки, взмахнул специальным платком-маппой. Решетки Карцеров распахнулись. На арену вылетели четыре открытые сзади колесницы, каждая из которых была запряжена четверкой коней. Возничие, одетые в подобие доспехов и металлические каски, стояли, держа поводья в правой руке, а кнут — в левой [141] Наиболее известные изображения бегов сохранились на створке диптиха некоего Лампадия (то ли восточного консула 530 г., то ли какого-то другого аристократа с этим именем), хранящегося ныне в музее в Брешии, на мозаике виллы Дель Казале на Сицилии и на не так давно открытой мозаике пола римской виллы на Кипре. .

Петр Савватий сидел рядом с дядей на скамье под кафисмой и пока из-за Спины видел повозки неотчетливо. Но по клубам пыли, поднятой соревнующимися, было видно, как, набирая ход, мчатся повозки от Карцеров к Сфендоне, между колоннами мелькали развевающиеся гривы, вытянутые в напряжении конские хвосты.

Ряды трибун и Спина не были строго параллельны: в какой-то момент пространство для хода колесниц сужалось, они должны были либо уступать дорогу друг другу, либо сталкиваться, усиливая накал страстей. Это могло произойти прямо напротив составного обелиска, а если не там — то у поворотов в торцах ипподрома.

Пройдя изгиб Сфендоны, колесницы помчались по направлению к кафисме. Лошади тянули вперед напряженные шеи, ноги бешено молотили песок дорожек, смешанный для приятного аромата с кедровыми опилками. Вот, пробиваясь сквозь крики зрителей, послышались глухой топот копыт и фыркающее дыхание скакунов. Миг, другой — и группа из четырех повозок, промчавшись мимо, вышла на поворот у Карцеров.

Круг второй, третий, четвертый… После прохождения каждого служитель убирал очередное большое деревянное яйцо с видной всем специальной подставки-овария. Взбитая копытами и колесами пыль висела над полем желтоватым маревом. Лошади вспотели, и Петр Савватий видел, как ходили мышцы под блестящей кожей красивых, тщательно подобранных и не менее тщательно ухоженных животных. Сильно пахло смесью конского пота, смолы и мокрого песка.

На пятом круге против Сфендоны две квадриги налетели друг на друга в пыли. Повозки опрокинулись, и гениох одной из них, словно большая кукла, взлетел, кувыркаясь, над пылью и рухнул вниз, в месиво окровавленных лошадей, дерева и металла. Толпа закричала. Служители уже бежали к месту события — успеть унести тела, оттащить или увести бьющихся животных, пока оставшиеся колесницы делают круг. Петр Савватий видел, как двое коней, разгоряченных схваткой, принялись кусать и лягать друг друга, третий убежал, а четвертый поднялся с земли и, встряхивая разбитой головой, заковылял, хромая на сломанную или ушибленную ногу, уволакивая за собой разбитую платформу с оставшимся единственным колесом.

И вот на оварии осталось последнее яйцо. Два раба с ведрами побежали навстречу друг другу, высыпая толченый мел на конец дорожки у поворота к Сфендоне, обозначая белым финишную черту. Последний, седьмой круг!

Зрители неистовствовали. Одни, вскочив на скамью, размахивали руками, словно возница, бичом подгоняющий лошадь. Другие, хотя и оставались сидеть, тоже заходились в криках, жестикулируя и провожая глазами скрывшихся в пыли коней и ездоков.

— Пор-фи-рий, Пор-фи-рий! — неслось с трибуны венетов.

— Кос-ма, Кос-ма! — вторили прасины.

— Ни-ка, ни-ка! — ревели и те и другие.

Вот где-то уже случилась драка, и ипподромные служители с короткими дубинками ринулись туда — разнимать. В другом месте стали бросаться камнями, и кого-то с разбитым в кровь лицом вели вниз, умываться. Даже здесь, в окружении сенаторов и высших лиц двора, не было спокойно, разве что без драк: те же крики, жесты, объятия, ругань.

Возница на четверке гнедых лошадей заметно опережал соперника. Петр не видел цвета его одежд, но по крикам понял: выигрывает фаворит.

— Пор-фи-рий, Пор-фи-рий! — всё громче кричали венеты. С трибуны прасинов несся нестройный гул разочарования. Квадрига Порфирия пересекла белую полосу и замедлила ход.

Заезд кончился.

Прасины ликовали.

Победитель медленно ехал к кафисме: эпарх уже держал в руках венок и мешочек с золотыми монетами, служитель рядом покачивал пальмовой ветвью.

Того ипподрома, который видел Петр Савватий, нет уже много столетий. Место, где он располагался, сегодня в Стамбуле занято площадью Ат-Мейданы. Правда, два обелиска и между ними бронзовая колонна в виде трех змей (уже без голов) стоят до сих пор — и это последние оставшиеся украшения Спины. От самого ипподрома (возведенного при Септимии Севере и основательно перестроенного Константином и его преемниками) остался лишь юго-западный конец: массивная, уходящая далеко вниз подземная часть Сфендоны (сейчас ее залы и галереи заложены кирпичом и недоступны). Облицовка и каменные скамьи в начале XVII в. при султане Ахмеде пошли на сооружение Голубой мечети. Четверка же бронзовых коней, украшавшая северо-восточный торец, Карцеры, и увезенная крестоносцами в XIII в. в Европу, сегодня хранится в соборе Св. Марка в Венеции, где ее может увидеть любой. Ну и улица Ат-Мейданы — она ведь повторяет беговую дорожку.