Михаил Полиевктов - Николай I. Биография и обзор царствования с приложением

С этого момента старания императора Николая I направляются главным образом к тому, чтобы упрочить занятое им в международных отношениях положение. Любопытно при этом наблюдать, как, стараясь восстановить Священный Союз, Николай вначале выступает очень робко и осторожно и как постепенно, по мере того как он находит окончательно почву, его голос начинает звучать все увереннее и увереннее, а обстановка его выступлений принимает все более и более внушительный характер. Шведтское и мюнхенгрецкое свидания 1833 г. и позднейшие свидания восточных монархов в 1835 г. в этом отношении сами собой напрашиваются на сопоставление. Пребывание государя в Шведте и Мюнхенгреце протекало в совершенно частной обстановке и было лишено какой-либо торжественности. В тиши велись, однако, весьма чреватые последствиями переговоры, которые и привели к известным конвенциям 1833 г. Во время пребывания Николая Павловича в Мюнхенгреце австрийский император назначил его шефом своего гусарского полка. Государь отнесся к этому назначению весьма серьезно и два дня спустя после этого произнес перед офицерами своего полка речь, в которой пояснял им их обязанности по отношению к монарху Австрии и заявлял о чувствах своей искренней к нему привязанности. Лично император Николай был вполне удовлетворен результатами мюнхенгрецкого свидания и, главным образом, тем полным согласием, какое удалось установить между тремя державами по польскому вопросу. Покинув 8 сентября Мюнхенгрец, Николай Павлович направился в Польшу. Он осмотрел Модлинскую крепость, переименованную им при этом в Новогеоргиевск, делал смотр местным войскам и обозревал сооружавшуюся в это время около Варшавы Александровскую цитадель. Посетить столицу Царства Польского государь не пожелал и после осмотра цитадели вернулся в Новогеоргиевск, откуда двинулся в дальнейший путь и прибыл 16 сентября в Царское Село. Пассивная роль, какую пришлось играть Пруссии во время предшествующих совещаний между тремя державами, настроила прусское общественное мнение против императора Николая; сам прусский Двор, по-видимому, чувствовал себя несколько обиженным. Николай Павлович постарался рассеять неблагоприятное впечатление, посетив неожиданно осенью 1834 г. вместе с императрицей и наследником Берлин и пробыв там двенадцать дней, с 1-го по 13-е ноября. Во время этого посещения он вместе с наследником не упускал случая выразить перед берлинским обществом и прусскими войсками свою совершенно сыновнюю почтительность к прусскому монарху. Совершенно другая картина в 1835 г. Новые съезды трех монархов в этот год, маневры в Калише, теплицкие празднества по случаю открытия Кульмского памятника и пребывания императора Николая в Праге, в противоположность шведтскому и мюнхенгрецкому свиданиям, были обставлены чрезвычайно торжественно. Государь с исключительным вниманием старался относиться к новому австрийскому императору Фердинанду, слабому и телом и духом, как бы напоминая присутствующим об обещании, данном им покойному императору Францу, быть попечителем его сына и оплотом его империи. Совершенно неожиданно для всех окружающих и для самого императора Фердинанда Николай Павлович предпринял поездку в Вену, чтобы засвидетельствовать почтение вдовствующей австрийской императрице. Настоящее пребывание государя в Австрии содействовало новому сближению его с австрийским канцлером князем Меттернихом, к которому он питал теперь полное доверие. Настоящее свидание монархов как бы завершало то, что в свое время подготовили Шведт и Мюнхенгрец: оно должно было явить перед глазами Европы твердую решимость трех держав дать отпор надвигавшемуся с Запада либеральному брожению. В то же время это было новое торжество начал Священного Союза над тем, что стало теперь как бы синонимом революции – над польской национальностью. Занятие к началу 1836 г. города Кракова войсками союзных держав доставило в этом отношении императору Николаю немалое удовлетворение. В его глазах это было последним моментом окончательной ликвидации польского национально-революционного движения: падение Краковской республики было отныне вопросом времени.

Одновременно с тем, как определялось международное положение, внутри государства происходили торжественные события, долженствовавшие подчеркнуть прочность установившегося порядка после различных потрясений, пережитых за последнее пятилетие. Этот порядок теперь восстановлен, и Николай не боится больше своих «amis du quatorze», мысль о которых все же не давала ему покоя после 1825 г. и чей призрак восстал перед ним в событиях 1830 г. В день Пасхи, 22 апреля 1834 г., происходила церемония провозглашения исполнившегося в этом году совершеннолетия наследника престола и принесения им присяги. Государь поручил Сперанскому подготовить наследника к этому акту, а сама церемония, по его желанию, была обставлена особой торжественностью. 30 августа того же года с не меньшей торжественностью последовало, в присутствии прусского принца Вильгельма, открытие в Петербурге памятника императору Александру I (Александровской колонны). Перед началом церемониального марша государь во главе своего штаба, имея около себя принца Вильгельма, сам проследовал мимо памятника, опустил перед ним шпагу и, став возле него, пропускал мимо себя войска. Весной 1835 г. государь вместе со своим семейством посетил Москву, в которой в последние годы бывал по преимуществу проездом. На этот раз он пробыл в древней столице почти месяц, с конца апреля до 21 мая, поселившись в старом Кремлевском дворце и обозревая как сам город, так и некоторые из его окрестностей, старые царские вотчины, как, например, Царицыно и Коломенское. Происходило как бы примирение царя с древней столицей, в которой продолжала жить память о расплате за 1825 г. Восторжествовавший порядок облекался в реставрацию царской власти на исторических началах. И эта реставрационная власть не упускала случая проявить свое патриархальное попечительство в новых сферах современной общественности. Осматривая открытую в это время в Москве выставку мануфактурных и фабричных изделий, государь, как сообщает об этом в своих записках Бенкендорф, обратился к фабрикантам с речью и обращал их внимание на необходимость попечения о рабочих, «которые, ежегодно возрастая числом, требуют деятельного и отеческого надзора, без чего эта масса людей постепенно будет портиться и обратится наконец в сословие столько же несчастное, сколько опасное для самих хозяев».