Михаил Полиевктов - Николай I. Биография и обзор царствования с приложением

Жизнь при петербургском Дворе в 1842 г. прошла тихо. Государь заметно избегал торжественных приемов и выходов. В августе 1843 г. Николай Павлович уехал в Берлин для отдачи визита новому прусскому королю, бывшему в 1841 и 1842 гг. в России. Перед отъездом он сказал военному министру кн. Чернышеву, указывая на наследника: «В случае, если я не возвращусь, вот ваш командир». Было повелено в отсутствие государя «во всех непредвиденных случаях испрашивать повеление государя-наследника». Летом 1844 г., после поездки государя в мае месяце в Англию, имевшей незначительные политические результаты, его семейная жизнь была омрачена смертью (29 июня) его младшей дочери вел. кн. Александры Николаевны, лишь незадолго до этого вступившей в брак с принцем Гессен-Кассельским. Зиму 1844–1845 гг. Николай Павлович чувствовал себя нехорошо; у него болели ноги, и он опасался, что у него начинается водянка. Летом 1845 г. снова ухудшилось и начало внушать сильные опасения здоровье императрицы. Было решено, что ближайшую зиму она проведет в Палермо. В августе государыня покинула Петербург, а через несколько дней после этого, 21 августа, и государь отправился в южные губернии для осмотра войск – в Елизаветград и Чугуев. Он посетил на этот раз Николаев и Севастополь, где свиделся с приехавшим из Тифлиса новым главноуправляющим Закавказского края кн. М.С. Воронцовым. На обратном пути государь из Харькова 16 сентября отправился за границу, прибыл к 5 октября в Милан, куда еще раньше приехала и императрица, и отсюда сопровождал ее в Палермо. К 30 декабря Николай Павлович был уже в Петербурге. Государыня вернулась лишь к лету 1846 г. Те разговоры, какие на обратном пути из Палермо в Вене Николай Павлович имел с кн. Меттернихом, обнаруживали в нем очень мрачный взгляд на современное положение дел в Германии. «Пока живы Вы, – говорил он Меттерниху, – государство продержится. Что будет, когда Вас не станет?» Несколько позднее, в разговоре с датским посланником Плессеном, он сказал: «Autrefois nous etions trois, a present nous sommes un et demi. Car la Prusse, je ne peux la compter, et l'Autriche ne compte au plus que pour demi» [54] Перевод .

Зиму 1846–1847 гг. Николаю Павловичу пришлось провести в частых разъездах, что, в связи с новыми огорчениями (смерть в ноябре дочери вел. кн. Михаила Павловича, великой княжны Марии Михайловны), не могло не отразиться на здоровье государя. Он должен был оставить почти все дела. В марте 1847 г. государь страдал столь сильными головокружениями и приливами крови, что не был в состоянии принимать участие в выходе на Светлое Воскресенье. Летом здоровье государя несколько поправилось, и осенью он мог предпринять свою обычную поездку по России, но к декабрю наступило снова сильное ухудшение. Совершенно больной, утомленный пережитыми семейными невзгодами, преследуемый мыслью о скором конце, с мрачными взглядами на будущее встретил император Николай Павлович 1848 г.

А между тем внутреннее положение дел в государстве становилось все затруднительнее. Односторонность всей правительственной системы сказывалась все более и более, особенно теперь, с начала сороковых годов, когда в силу, главным образом, новых хозяйственных условий, России все труднее и труднее становилось идти вровень со своими европейскими соседями. Внешние условия, в каких протекала правительственная деятельность императора Николая с конца тридцатых и в сороковых годах, слагались точно так же менее благоприятно, чем в первые пятнадцать лет его царствования. Ряды лучших его сотрудников редели. С 1839 г. начали сходить в могилу те из его сподвижников, через которых создавалась связь николаевского царствования с александровской эпохой, и те, которых сближали с государем пережитые вместе трудные первые годы царствования, – те, в ком он мог встретить не только исполнителей своей воли, но и советников. В то же время успех предшествовавших начинаний питал в императоре уверенность в безусловной правоте своей личной инициативы.

11 февраля 1839 г. скончался Сперанский. Государь был глубоко огорчен этой потерей. «Сперанского, – сказал он по этому поводу бар. М.Корфу, – не все понимали и не все довольно умели ценить; сперва и я сам, может быть, больше других был виноват против него в этом отношении. Мне столько было наговорено о его либеральных идеях; клевета коснулась его даже и по случаю истории 14 декабря! Но потом все эти обвинения рассыпались, как пыль. Я нашел в нем самого верного, преданного и ревностного слугу, с огромными сведениями, с огромной опытностью. Теперь все знают, чем я, чем Россия ему обязаны – и клеветники умолкли. Единственный упрек, который мог бы я ему сделать, это чувство его к покойному брату; но и тут, конечно…» «Государь, – заносит в своей дневник Корф, – остановился, не окончив своей мысли». По распоряжению государя бумаги Сперанского были запечатаны, а несколько позднее для их разбора была назначена комиссия, в которую вошли статс-секретари Дашков, Корф и Танеев. Государь повелел при этом разделить все бумаги на три части: относящиеся ко времени до 1812 г., бумаги, относящиеся лично до государя и не касающиеся службы («Эти особенно важны», – добавил он при этом), и бумаги, касающиеся Государственного Совета, кодификации и проч. Место Сперанского по II отделению Собственной Е.И.В. Канцелярии занял тогдашний министр юстиции Д.В. Дашков, а после его смерти, в ноябре того же года – Д.Н. Блудов. Еще за год до смерти Сперанского, 8 апреля 1838 г., скончался председатель Государственного Совета Н.Н. Новосильцев, к смерти которого Николай Павлович отнесся очень холодно. Преемником Новосильцеву был назначен кн. И.В. Васильчиков, принявший это назначение по личному настоянию Государя Императора. В лице кн. Васильчикова Николай Павлович имел искренне преданного ему сподвижника, ревностно отстаивавшего, однако, в то же время, во имя чести и славы самой верховной власти, достоинство и неприкосновенность Совета как законосовещательного учреждения. В этом отношении Васильчикову постоянно приходилось вступать в пререкания и прямые столкновения с попытками отдельных министров идти в обход Совета, к чему особенно были склонны Чернышев, Канкрин и даже Киселев, несколько позднее Перовский. Искренно благорасположенный к Васильчикову, Николай Павлович иногда тяготился той оппозицией, какую он встречал со стороны председателя Совета, и сам лично предпочитал зачастую более простой и быстрый способ разрешения того или другого вопроса. Это создавало холодность в отношениях государя к Государственному Совету, среди членов этого последнего – апатию.