Гвидо Кнопп: История XX века. Тайны, загадки и мифы

Ты забываешь, дражайший возлюбленный, что я императрица, и этого нельзя ни отложить, ни прекратить.

Такие времена наступили раньше, чем ожидалось. В 1861 г. в возрасте 42 лет Альберт скоропостижно умер от тифа. Преисполненный долга супруг долго не обращал внимания на симптомы заболевания. Сраженный болезнью, он дрожащей, рукой писал правительству в Лондон указание не втягивать империю в гражданскую войну в Америке. Доктора до последнего мгновения заверяли Викторию, что больной поправится. С его смертью мир для королевы рухнул. С той же страстью, с которой она боготворила своего супруга при жизни, теперь она скорбела о нем: «Как я могу жить после этого?.. Моя жизнь, как я ее понимала, прошла, миновала, закончилась! Радость, удовольствие — все прошло навсегда».

Виктория сделала свою утрату предметом траурного культа. Отныне до конца жизни она носила только строгое вдовье одеяние по моде 1861 года — черный кринолин и траурная вуаль вдовы. Комнату Альберта убирали, так, словно он в любой момент вернется: каждый день мыли его ночной горшок, приносили горячую воду для бритья и подавали свежее платье. Годами скорбящая вдова спала, положив рядом пижаму своего любимого, и спрашивала совета у его портрета при принятии важных решений. Теперь ее жизнь находилась под его невидимым руководством: «Это мое твердое намерение, мое непоколебимое решение, что его желания, его планы, его взгляды во всем должны стать для меня законом! Никто не в силах заставить меня пойти против его планов».

Я склонилась к нему и проговорила: «Это твоя маленькая женушка», и он кивнул головой; я спросила его, не желает ли он «разочек» меня поцеловать, и он поцеловал. Казалось, он находился в полудреме… Я встала, поцеловала его милый высокий лоб и воскликнула в исступлении: «О, мой дорогой возлюбленный!»

Работая за письменным столом, Виктория соблюдала железную дисциплину. Тем не менее вдовствующая королева категорически отказывалась от приемов, балов, визитов. В течение многих лет на церемонии открытия парламента на троне присутствовала лишь королевская мантия, отороченная горностаем. Монархия находилась в кризисе, и республиканцы уже предчувствовали поживу. Некоторые выражали сомнение — стоит ли королева тех денег, которые ей выплачивает государство. Только когда в каком-либо уголке страны проходило освящение статуи Альберта, «пропавшая королева» забывала о своем затворничестве и являлась народу. И сегодня помпезный позолоченный памятник Альберту в Гайд-Парке напоминает о большой любви маленькой королевы.

«We are not amused» — «Мы не развлекаемся», — казалось, таким был девиз ее величества теперь. Сложившийся стереотип о морализирующей повелительнице Британской империи, не терпящей в своем присутствии беспечного веселья, восходит к тем годам траура, возведенного в ранг официального.

Что же будет с нами, с этой несчастной страной, с Европой, с миром?

Однако в ней все еще горело пламя страсти. «Я — на мое несчастье! — не стара, мои чувства сильны, моя любовь горяча», — жаловалась она через год после смерти Альберта своей старшей дочери и наперснице. Шла ли речь об Альберте? Мы не уверены. Поскольку в 1865 г. возле нее появился крепкий представительный мужчина, общественное положение которого категорически не соответствовало королевскому и с которым ей было невероятно хорошо. Это был шотландец Джон Браун, скромная тень ее с Альбертом прогулок во время беззаботных посещений замка Балморал. Получив приказ повсюду сопровождать королеву, он стал ее постоянным провожатым. «Он так мне предан — невероятно скромный, понимающий, совсем не такой, как обычный слуга, всегда в хорошем расположении духа и внимательный… Ах! Жизнь продолжается». Браун обращался грубовато-искренне и доверительно с «женщиной», как он с шотландским акцентом иногда называл ее. Она ценила его манеру общения, лишенную угодливости и фальшивой покорности.

Двор был шокирован. Ходили слухи о «связи с Брауном»: якобы Виктория с Джоном Брауном тайно вступила в брак и теперь они живут как супруги, что не подобает общественному положению королевы. Сатирические журналы многозначительно обращались к Виктории как к «миссис Браун». Но осмеиваемая не смущалась: «Для меня он настоящее сокровище, хотела бы я, чтобы люди высокородные обладали разумом и тактом», — писала она дочери Виктории в кайзеровский Берлин.