Гвидо Кнопп - История вермахта. Итоги

Белер приводит и другие примеры. Так, под Цепелювом солдаты 15-го пехотного полка 8 сентября после боя расстреляли 250 пленных польских солдат. Не обходилось и без грабежей и изнасилований. Впрочем, это были отдельные эксцессы, которые командование вермахта рассматривало как дисциплинарные нарушения. Разбираться с ними должен был военный трибунал. Однако большинство обвиняемых было амнистировано распоряжением Гитлера от 4 октября 1939 года. Серьезность проступков старательно преуменьшалась: официальные документы трактовали их как действия, вызванные «реакцией на преступления поляков, совершающиеся на протяжении всей военной кампании». Тут нужно сказать, что и в самом деле после начала войны от бесчинств поляков пострадали многие представители немецкого национального меньшинства, жившие в Польше. По сегодняшним оценкам, в результате погромов было убито около 4000 «фольксдойче». Это послужило предлогом для проведения всеобщей амнистии.

Для еврейского населения Польши с вторжением в страну вермахта начался долгий скорбный путь. То, что евреи оказались под особым прицелом, вовсе не казалось немецким солдатам чем-то необычным, — напротив, для нацистского режима такой подход был самым обыкновенным. А вермахт был не более чем отражением тогдашнего немецкого общества. Впрочем, среди солдат были как антисемиты всех мастей, так и те, кто на антиеврейские мероприятия смотрел с нескрываемым ужасом. Генрих Гусманн вспоминает об облаве, проводившейся его подразделением. «Я был в составе 6-й роты 14-го стрелкового полка. 7-я рота получила задание вытащить из домов всех евреев в возрасте от 16 до 60 лет и согнать их на главную площадь города».

Многих евреев забрали на принудительные работы. «Мы видели, как полевая жандармерия хватала за шиворот евреев, по большей части —„лапсердачников“, чтобы те работали на уборке улиц», — рассказывает Георг Пенгель. Ему был тогда 21 год. В составе передового отряда Люфтваффе он охранял на аэродроме под Радомом группу евреев, пригнанных туда на работы. «Мы оборудовали полковые квартиры, и по ходу дела нужно было переставить кровати. Для этого привели евреев. Среди них были шесть старых евреев в шляпах и кафтанах». Во время перерыва Пенгель принес хлеба и заговорил с одним из них. «Среди них был один еврей в гражданском костюме. Он достал из бумажника фотографию, на которой он был запечатлен в мундире австрийского офицера. В таком типичном гонведском [57]мундире, какие носили венгры. Тогда я в первый раз подумал: „Черт, да что же за дерьмо тут творится!“ Он сказал: „Я уже три дня в пути, и все время под охраной“. Я спросил: „Почему вы не хотите сбежать? Вы же можете!“ — „А куда я подамся?“ — сказал он. Я и сегодня еще думаю об этом человеке, который сидел тогда рядом со мной, — небритый, но в хорошем костюме, вызывающий глубочайшее сочувствие. То, что с ним произошло, заставило меня тогда крепко задуматься, — как же это могло случиться?»

Вскоре стало очевидно, что под властью немцев и впрямь может произойти практически все что угодно. В Польшу было направлено пять так называемых особых бригад, состоявших из служащих СС и СД, которые должны были провести «расово-политическую чистку». И Рейнхгардт Гейдрих [58], поставленный во главе этих бригад, запустил «согласно особому приказу Гитлера» свою машину уничтожения. Начались карательные акции, жертвами которых стали польская интеллигенция и еврейское население.

17 октября Гитлер вывел СС и полицию из компетенции военного трибунала Польши из-за якобы «недостаточного понимания вермахтом» проводимых «мероприятий». Дело в том, что некоторые эсэсовцы по-настоящему предстали перед судом за свои преступления. Генерал-полковник Йоханнес Бласковитц, командующий войсками в Польше, писал своему начальнику Браухичу, осуждая «звериные и патологические инстинкты СС», которые привели к гибели десятков тысяч евреев и поляков. Бласковитц опасался «чрезмерного одичания и разложения в случае, если отряды СС не будет взяты под контроль». Однако контролировать их он был не в состоянии, потому что «Особые отряды имеют слишком много полномочий и чувствуют себя вправе совершать любые преступления». Далее говорилось: «Армия не желает, чтобы ее связывали с преступлениями, совершаемыми полицией безопасности, и отказывается сотрудничать с особыми отрядами, почти исключительно исполняющими функции расстрельных команд. На сегодняшний момент полиция вызывает среди мирного населения не уважение, а страх». Ответ Браухича на этот протест был пугающе однозначным: «Необходимое для обеспечения безопасности немецкого жизненного пространства и направляемое лично фюрером решение расово-политических задач неизбежно предполагает необычно жесткие меры по отношению к польскому населению оккупированной территории». При этом генерал предостерегал Бласковитца: «Критика, угрожающая единству и боеспособности армии, должна быть запрещена».