Гай Аноним - Вокруг Апокалипсиса. Миф и антимиф Средних веков [оптимизированный вариант]

«…Этим успехом книга меньше всего обязана литературному таланту Льоренте или яркой характеристике действующих лиц в многовековой драме, пережитой Испанией; с внешней стороны Льоренте — посредственный писатель; язык, слог и манера его письма носят явные следы серых и нудных церковно-философских произведений, над которыми он корпел в течение трех-четырех десятков лет и от которых полностью не освободился даже тогда, когда идейно отошел от них сравнительно очень далеко. Причина громкой известности и широкой популярности „Критической истории“ лежала в ее неимоверном богатстве документов. Они с фотографической точностью воспроизводили сугубо сложную и крайне запутанную процессуальную систему инквизиционных трибуналов. Они вводили читателя в самые потаенные уголки инквизиционных застенков, до того времени герметически закрытых и тщательно замурованных от постороннего глаза; эта таинственность особенно остро возбуждала людскую любознательность, не находившую удовлетворения ни в фантастических измышлениях противников инквизиции, ни в цинично-лживой апологии ее друзей. Теперь перед читателем предстала правдивая картина, поразившая его своим реализмом и увлекшая его глубиной и искренностью убеждений автора, одновременно соучастника и жертвы кровавых деяний только теперь раскрытого сфинкса».

Насчет «правдивости» и уж тем более «непредвзятости» нарисованной Льоренте картины существуют немалые сомнения. Антиклерикальной публике требовалась «клубничка» — таковой в «Критической истории» оказалось предостаточно, с избытком.

Как мы уже упоминали, значительную часть собранного в период с 1809 по 1813 годы архива Льоренте не успел вывезти из Испании во время бегства, и, хотя страницы книги пестрят отсылками к реальным сохранившимся документам, в тексте часто встречаются ремарки наподобие «известный человек мне рассказывал», «со слов одного священника» или «по моим воспоминаниям» — то есть едва ли не половина зарисовок об ужасах инквизиции документально не подтверждена. Однако тогдашняя либеральная и просветительская общественность Европы услышала именно то, что хотела услышать: пытки, застенки, костры. С 1700 по 1808 год в Испании было сожжено 1578 человек! Кошмар! (Это в среднем по 15 человек в год, что ну никак нельзя назвать «массовым террором», да и есть весомые сомнения в точности цифр, приведенных Льоренте.)

Дальнейшая история Хуана-Антонио Льоренте еще интереснее. После грандиозного успеха «Критической истории испанской инквизиции» в 1822 году он выпускает пухлый двухтомник «Политические портреты пап» с описанием интриг в курии, скабрезными подробностями и скандальными анекдотами. Тут не выдерживает даже профессор Лозинский, работавший, заметим, в 1930-е годы и являвшийся марксистом не меньшим, чем И. Григулевич: «Написанная с большим подъемом, книга страдала местами некоторыми преувеличениями и подала повод к обвинению Льоренте в искажении фактов и в умышленном оскорблении памяти многих пап».

Вот так — «страдала местами некоторыми преувеличениями». И это в 1936 году говорит, подчеркиваем, бывший член редакции журнала «Атеист» и международного бюро Общества воинствующих безбожников, заведующий отделом религии и атеизма стран Европы и Америки музея религии АН СССР и прочая, и прочая. Проще говоря, Льоренте решил, что, если общественный запрос на «подвалы инквизиции» успешно удовлетворен, можно включать фантазию и ударить по высшему авторитету — папству, используя самые вульгарные клеветнические приемы и грязные сплетни.

Подлинный портрет Хуана-Антонио Льоренте авторства Франсиско Гойи, 1811 г. На этот раз орден настоящий, бонапартистский: единственный полученный Льоренте за коллаборационизм.

Однако не тут-то было! «Политические портреты пап» вызвали после публикации такую бурю негодования, что в конце 1822 года Льоренте выслали сначала из Парижа, а потом и вовсе из Франции — книгу признали не просто оскорбительной и диффамационной, но и непристойной. Льоренте возвращается в революционную Испанию, где ему уже не грозили преследования, и год спустя навеки исчезает из истории.

Однако его главный труд, «Критическая история испанской инквизиции», свое дело сделал — просвещенная Европа не стала разбираться, что там правда, а что вымысел или «некоторые преувеличения», и приняла изложенное на веру.