Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Из всей этой истории Аристомен сумел извлечь урок. Пока регентство находится в одних руках, заговоры будут плестись с завидной регулярностью. На то, что он пришел к данному выводу, повлияли и другие причины. Заботы о государстве оказались слишком тяжелыми для того, чтобы один человек мог нести их на своих плечах. Ожесточилось соперничество в религиозной сфере: жрецы мемфисского бога Птаха боролись за превосходство против своих «коллег» – служителей фиванского бога Амона-Ра, подбрасывая тем самым дров в костры, разгоравшиеся то тут, то там в долине Нила, и еще больше усиливая недовольство в обществе. Беспорядки негативно сказывались на доходах государства. Чиновники, отвечавшие за казну, которая и без того заметно опустела, лишившись дани с Финикии и Палестины, больше не могли свести баланс доходов и расходов, и Аристомен, плохо разбиравшийся в цифрах, стал искать нового соправителя, знающего толк в финансах.

Регент вспомнил о наместнике Кипра Поликрате из Аргоса, благодаря умелому руководству которого остров достиг значительного процветания. Поликрат не только вывел Кипр на самоокупаемость, но и время от времени заметно пополнял египетскую казну. К тому же этот человек сумел проявить себя не только в управлении государством – он сражался в битве при Рафии, а Аристомен питал слабость к людям, участвовавшим в ней вместе с ним. К тому времени жизнь удалось сохранить лишь немногим воинам, сражавшимся при Рафии. Рядовые участники этой битвы пропали из виду уже давно, а из числа военачальников в живых уже не было ни Сосибия, ни Тлепола, ни Эхекрата, ни Скопаса.

В итоге Поликрат прибыл в Александрию и выслушал рассказ Аристомена. Он считал, что знает, как решить эту проблему. По его мнению, заговоры и недовольство не утихнут до тех пор, пока царь не взойдет на трон. Тогда, в 197 г. до н. э., Эпифану было всего тринадцать лет. Но Поликрат уверял, что мальчик достаточно вырос для того, чтобы водрузить на голову царскую диадему, и Аристомен прислушался к этому совету.

Обряд коронации провели по македонскому образцу. Войско выстроилось на парад, юноша проехал вдоль рядов солдат, которые затем назвали его царем. Зрители зааплодировали и приветствовали своего нового правителя, назвав его Эпифаном, «Явленным богом». Но Птолемеям уже не было достаточно ритуала, которым довольствовались македонские цари. За сто лет до этого Птолемей Филадельф, прадед юного царя, устроил в Александрии пышное шествие, а Аристомен решил провести обряд коронации в Мемфисе, обеспечив таким образом юному правителю расположение могущественного египетского жречества.

Осенью того же года двор перебрался в Мемфис, и Аристомен призвал своего подопечного терпеливо переносить утомительные церемонии, связанные с обрядом коронации, проводимым по египетскому образцу. Юноша должен был взять себя в руки и безропотно пройти обряд, начинавшийся на рассвете с объятий жреца Птаха и заканчивавшийся на закате посещением храма Исиды. Между этими двумя событиями Эпифан должен был проехать вдоль городских стен, сидя на носилках, завешанных прекрасным балдахином, перед которыми шли жрецы, несшие изображения священных животных и птиц, в частности льва, сфинкса и сокола, и за которыми следовали люди, несшие царские одеяния, опахала и перья. На эту поездку требовался целый день, так как Мемфис мог похвастаться периметром от 24 до 26 километров. Процессия периодически останавливалась, и царь выходил из носилок и совершал жертвоприношения. В храме Птаха царю пришлось задержаться на более долгое время. Там верховный жрец водрузил на его голову короны Верхнего и Нижнего Египта, лоб украсил уреем, или изображением кобры, а в руки вложил плеть и изогнутый посох Осириса.

Впоследствии, во время праздника сед, древнего обряда, направленного на обновление жизненной силы фараона, жрецы получили возможность увековечить коронацию юного правителя, «царя, подобного солнцу, возлюбленного Птахом бога Эпифана», описав ее в надписи, вырезанной на камне. Записанный на трех языках, этот текст, известный потомкам как Розеттский декрет [47], получился еще более напыщенным и многословным, чем Канопский. В нем перечислены еще более пышные почести в адрес царя и его недавние победы. Во всем остальном он неотличим от Канопского декрета Эвергета, а его бо́льшая известность связана с тем, что именно в результате изучения данного текста Шампольон сумел расшифровать египетские иероглифы.