Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

В этом городе, лишенном души и совести, Антоний чувствовал себя как рыба в воде. Александрийцы отнеслись к этому римлянину намного лучше, чем к Цезарю, чувство собственного достоинства которого раздражало тщеславных горожан. К тому же Антоний находился в Египте как гость, в то время как Цезаря в страну пирамид никто не звал. Жители столицы теперь спокойнее относились к выходкам Клеопатры, решив, что, раз уж ей вздумалось завести роман с римлянином, то пусть он хотя бы передвигается по городу без сопровождения ликторов и легионеров. Простота в обращении, свойственная Антонию, нравилась александрийцам. Он сменил тогу на греческое одеяние и надел на ноги аттические сандалии, которые носили афинские и александрийские жрецы.

Жители Александрии с одобрением наблюдали за тем, как Антоний вел себя в первые дни по прибытии в Александрию. Оказавшись в Мусейоне, он выбирал себе самое скромное место и внимательно вслушивался в споры между учителями и учениками. Говорил он только тогда, когда хотел кого-то похвалить, а не сделать замечание, как некогда поступал Цезарь. Но на самом деле науки его совершенно не интересовали – Антоний делал вид, будто внимательно слушает ученых мужей, чтобы доставить удовольствие своей любовнице. Скромность Антония вызывала на устах Клеопатры улыбку и, возможно, заставляла ее испытывать к нему еще бо́льшую симпатию.

Несмотря на это, царица стала придумывать для своего возлюбленного, привыкшего получать от жизни удовольствие, всевозможные развлечения. Она устраивала выезды на природу и всевозможные путешествия или, позабыв о своем царском достоинстве, отправлялась вместе с Антонием к озеру Мареотис или в Каноп, где они принимали участие в празднествах, скрашивавших жизнь александрийцев. В Каноп они добирались на лодке. На середине пути Антоний и Клеопатра останавливались, чтобы посмотреть на проходившую мимо них толпу. Подобная прогулка не могла не доставить удовольствие людям, имевшим деньги и свободное время. Мимо шествовали мальчики и девочки, певшие и танцевавшие под звуки флейт, а их родители ели и пили до тех пор, пока их желудки не начинали молить о пощаде.

Затем Клеопатра вела своего спутника в Зефирий, расположенный в верхней точке мыса. Там, у самого моря, стояло святилище, построенное флотоводцем Каллимахом за два столетия до этого в честь второй Арсинои, сестры и жены Птолемея Филадельфа, отождествленной с греческой богиней Афродитой. Храм пользовался большой популярностью среди александрийских женщин – молодые девушки по меньшей мере раз в год отправлялись в путь, чтобы посетить его. Многие из них оставляли на алтаре Арсинои различные подношения. Одна впечатлительная девушка по имени Селена оставила там наутилуса [83], и этот дар был воспет Каллимахом:

Оттуда пара отправлялась к величественному храму Сераписа, отождествленного греками с богом целительства Асклепием. Судя по сохранившимся до нашего времени надписям, считалось, что, проведя в нем ночь, человек исцелялся от всех болезней. Наиболее щедрые «пациенты» оставляли в храме подношения в знак благодарности божеству. Так поступила и Каллистион, дочь Клития, подарив храму «двадцатифитильный светильник», также удостоившийся упоминания в сочинении Каллимаха. Обращаясь к тем, кто посетит храм в будущем, поэт написал:

В другие дни Клеопатра устраивала поездку к озеру Мареотис, на живописном берегу которого, окаймленном зарослями папируса и нежными кувшинками с чашевидными листьями, царица устраивала пикники. Гости высаживались на одном из многочисленных островов, возвышавшихся над поверхностью озера, где они могли болтать часами, или заводили лодку в прибрежные заросли и дремали там до тех пор, пока солнце не начинало клониться к закату, предупреждая их о том, что пора выбираться на берег.

Затем Клеопатра повелевала возвращаться во дворец, а слегка пьяный Антоний вскакивал на ноги, требовал принести ему носилки и приказывал рабам доставить его на «веселую улицу» – в пользовавшуюся дурной славой часть города, где во множестве встречались харчевни, питейные заведения и бордели. За ним следовали другие гости, с которыми он пил до наступления следующего дня. Подобные вечеринки оказывались очень шумными: хозяева и гости в один голос проклинали слуг и поваров и нещадно колотили несчастных прислуживавших им рабов.