Гвидо Кнопп - История XX века в лицах

Условия в окопах большей частью были невыносимы, в некоторых солдаты ходили по колено в воде. С наступлением зимы злейшим врагом солдат стала погода. Промокшие насквозь мундиры не высыхали и в первые же морозные ночи стали замерзать на теле.

«Мерзость запустения. Днем и ночью стреляют. Часто за целые сутки мне не удается поспать и двух часов от страха за свою жизнь».

«В них можно было замерзнуть заживо, — говорилось в письме с фронта от 17 октября 1914 г. — В Северной Франции очень холодно. Никто не может помочь. Стрельба не прекращается всю ночь. Рядовой состав изнурен. Мы все хотим мира».

На Западном фронте из-за окопов было невозможно двигаться через рубежи противника. Борьба прекратилась — в разрытой земле, крови и грязи. Гром заградительного огня мортир, пулеметные очереди, постоянно хлеставшие по позициям, и кровавые штыковые бои во время атак выматывали солдатам нервы.

«Мерзость запустения. Днем и ночью стреляют, — писал домой солдат из Сенореса. — Часто за целые сутки мне не удается поспать и двух часов от страха за свою жизнь». Потери были огромны, в отдельные дни умирали десятками тысяч. Над полями сражений распространялся запах разложения. Эрнст Юнгер записал в своем дневнике: «Со всех сторон из обстрелянного кустарника выбирались раненые. Проход был ужасен, загроможден тяжелоранеными и умирающими. К стенке окопа прислонилась обнаженная ио пояс фигура с содранной спиной. Другой, у которого с затылка свисал треугольный лоскут кожи, непрерывно издавал пронзительные, ужасные крики. Здесь царила боль, и я будто через какую-то адскую щель впервые заглянул в глубины ее пределов».

Большая война, которую с такой эйфорией приветствовали европейские нации, установила новые, убийственные масштабы и превзошла все наихудшие предчувствия. «Я проводил в последний путь некоторых из товарищей, — писал 17-летний солдат из Диксмейдена своей матери в ноябре 1914 г. — Но к этому тоже постепенно привыкаешь и радуешься, что тебя самого не задело».

На фоне каждодневного истребления проявления человечности стали редкими. Но в сочельник 1914 г. дух Рождества совершил на Западном фронте маленькое чудо. Ведущие войну стороны предприняли все, чтобы передать солдатам на фронте немного рождественского настроения. Каждый из 355 000 британских солдат получил от принцессы Мэри подарок: нарядные латунные банки, в которых были курево, сладости или письменные принадлежности. С родины пришли рождественские открытки и письма; были розданы посылки с табаком, теплой зимней одеждой и продуктами. Но все же настроение оставалось подавленным. Многие тосковали по дому и с горечью думали о том, что еще пару месяцев назад надеялись провести Рождество в кругу семьи. И вдруг над полями сражений во Фландрии раздались необычные звуки: «Тихая ночь, святая ночь…», — грубые мужские голоса исполняли старую рождественскую песню, звуки которой, как призрак, плыли в ночи. Все больше солдат начинало подпевать, они пели вместе от одиночества и холода в сердце.

«Веселого Рождества!» — кричали друг другy солдаты, и скоро над окопами зазвучало «Merry Christmas!» — «Счастливого Рождества!». Тем самым были сметены преграды враждебности — немного мира среди войны. Совершенно безоружные солдаты один за другим стали вставать со своих позиций и по пропитанной кровью нейтральной полосе идти навстречу друг друг)'. Первые осторожно пожали друг другу руки, некоторые попытались завязать беседу. Рудольф Ценит, отец которого участвовал в Первой мировой войне, подтверждает: «Когда я еще был ребенком, отец иногда рассказывал мне о первом военном Рождестве 1914 года. Между британцами и немцами были удивительные встречи, хотя они, как враги, располагались напротив и должны были, собственно говоря, убивать друг друга». Британский сапер Фрэнк Самптер особенно хорошо запомнил один разговор: «Я родом из Ислингтона, и вдруг оказалось, что дядя немца держал там лавку — как раз над парикмахерской, где работал я. Представьте себе — наверно, я подстригал усы его дяде!»

В эту ночь музыка объединила враждующие стороны. На другом участке Западного фронта немецкий солдат играл на скрипке «Ларго» Генделя. Звуки скрипки печально звучали над полем битвы. В так называемом «Баварском лесу» в долине Дипендалебек, где в ноябре четыре долгих дня происходили ожесточенные бои, 246-й Вюртембергский резервный пехотный полк внимал французскому тенору, голос которого отчужденно и призрачно раздавался над вражескими позициями. Напротив 1-го Со. мерсегского полка легкой пехоты рождественские песни исполняла немецкая капелла. Ветеран Грехем Уильямс так описывал происходящее: «Немцы допели свой хорал, и мы подумали, что нам нужно как-то на это отреагировать. Поэтому мы запели «The First Noel» — «Рождественское песнопение», и, когда закончили, они стали аплодировать. И тогда они снова спели одну из своих любимых песен. Кажется, это была «О Tannenbaum» — «Песня о рождественской елке». Так и продолжалось. Сначала пели немцы, потом мы — и снова, когда мы запели «О Come All Ye Faithful» — «О придите, все верующие», немцы подхватили и запели на латыни, «Adeste Fideles». Я думаю, это действительно было нечто особенное: две нации во время войны пели одну и ту же песню».