Денис Хрусталёв - Ледовое побоище в зеркале эпохи [Сборник научных работ, посвященный 770-летию битвы на Чудском озере]

Летописи отражают только в ограниченном объеме реальное состояние знаний русских о событиях вне территории гос собственного пребывания. Восприятие всех нерусских событий зависело, вероятно, от их значимости для собственной истории и реальной жизненной ситуации. Поэтому неудивительно, что псковские летописцы больше интересовались русско-ливонскими делами, чем их коллеги с берегов Волхова, жившие на большем отдалении от Ливонии.

Псковские летописи называют 25 ливонских городов и крепостей. Далее идут многочисленные реки, административные территории и земские регионы. Бросается в глаза, что почти все наименования являются собственно русскими образованиями, а не позаимствованы из немецкого языка. Очевидно, что прибывавшие туда сборщики даней с древних времен были хорошо знакомы с географическими условиями, которые со временем не в состоянии оказалась изменить даже новая политическая обстановка, возникшая в прибалтийском регионе с конца XII века. Однако их осведомленность о формах правления, институтах и организации соседей нашла в летописях лишь ограниченное выражение.

<���…> С XIV века Ливония признавалась в псковских летописях как единая территория Немецкого ордена и определялась понятием «вся земля Немецкия». Различие между орденскими, епископскими и городскими владениями стало проявлять себя лишь со временем. Хотя уже в 1242 году известны были «немцы ратманы» — предположительно, из Дерпта, — однако осознание того, что Ливония вовсе не идентична орденской территории, проявляется лишь в сообщении от 1406 году («местер ризьскии <���…> и с юрьевцы») [355]. <���…> В ходе XV века Псков научился раскалывать ливонских государей тем, что заключал особые договора с орденом, дерптским епископством либо «всей Ливонией» в лице архиепископа или ордена. Целью, к примеру, являлись такие соглашения, по условиям которых Немецкий орден в период ведения боевых действий между Псковом и Дерптом, должен был сохранять невмешательство [356]. Этот раскол ливонской конфедерации, столь значимый для Пскова, в последствии нашел отражение и в его исторических записях.

В целом же письменная фиксация соглашений становилась все более важной. Обе стороны, как правило, проявляли себя как верные договору партнеры и в ходе регулярного двустороннего общения приобретали полезный опыт. Ведение переговоров, осуществлявшееся чаще всего в приграничных пунктах, выработка документов, их ратификация псковичами, а позднее московскими князьями, или с ливонской стороны архиепископом, магистром ордена или дерптским епископом, продление сроков мирного договора, продолжение или отмена соглашений имели в XV веке крайне формализированный характер, что в конечном итоге содействовало оформлению правовой защищенности государства в сфере международных отношений. К тому же участники были заинтересованы в том, чтобы посредством пусть менявшихся, но вместе с тем гарантированных союзнических соглашений отстоять свою независимость от поползновений усилившихся московских князей и Польско-Литовского государства. Не раз Псков отказывал москвичам и новгородцам в своем участии в походе против Ливонии под предлогом существования такого мирного договора <���…>.

Увеличение актуального знания о ливонских контактах, которое обретало оперативный характер, не позволяет говорить о том, что русские в Пскове или Новгороде видоизменяли — например, вследствие активизации их взаимного общения, — свои первоначальные оценочные критерии, задействованные в обращении с немцами. Вплоть до XVI века источники постоянно обнаруживают две схематичные интерпретации. Во-первых, «немцы», в первую очередь, ливонские немцы, с XIV века во многих местах названы «погаными», что означало «не православные» или «еретики». Этот антилатинский аспект проходит сквозь все псковское и новгородское летописание, возрастает со второй половины XV века и образует, можно сказать, основной мотив русского видения Запада в позднее Средневековье.

При этом великие битвы XIII века оставляли свои следы на протяжении длительного времени — по крайней мере, в сознании летописцев, которые использовали их в качестве наглядных и, как тогда казалось, неопровержимых исторических аргументов при осуществлении «антиримской пропаганды». Речь здесь идет об уже упоминавшихся сражениях Александра Невского 1240 и 1242 годов, а также великой битве при Везенберге (Раковоре) 1268 года в датской части Ливонии, которая была выиграна русской стороной ценой бесчисленных потерь, «Житие» князя Довмонта, который командовал псковскими полками в составе большого русского ополчения, и довольно подробное описание события в 1-ой Новгородской летописи сохраняют воспоминания об этом драматическом событии [357] <���…>. При усиленном старании представить немцев и шведов «бичом Божьим» исторической корректности слишком большого значения в нем не обнаруживается. Его [летописца — М.Б. ] представления о соседях-иноверцах противоречат исторической реальности, базируются на стереотипах церковной полемики, но одновременно отражают политико-государственное и национальное сознание, которое следует рассматривать в тесной взаимосвязи с подъемом великого Московского княжества. История превращается в фундамент, на котором можно было возвести все, что казалось пригодным для использования пропагандой. Нападения шведов и немцев показывали примеры последствий княжеской разобщенности — да спасет от этого Москва! Врагам, здесь имеются в виду злые немцы, может быть дан успешный отпор и не только на русской земле — если во главе страны стоит сильный, мужественный, богобоязненный князь, достославные военные предприятия могут состояться и по ту сторону границы. Об этом в будущем позаботиться московский царь <���…>.