Денис Хрусталёв - Ледовое побоище в зеркале эпохи [Сборник научных работ, посвященный 770-летию битвы на Чудском озере]

Примечательно, что упомянутые исследователи сохраняют верность своей концепции даже при рассмотрении известия о назначении в Псков наместника. Отправляясь в 1270 году в Орду, Ярослав Ярославич оставил в Новгороде «Андрея Воротиславича, а пльсковичемъ дасть князя Аигуста» [304] Н1Л. С. 89. 321. . О статусе Аигуста (Августа) по отношению к Довмонту летопись не содержит никаких намеков. Исследователи выказали немало усилий, пытаясь разъяснить соотношение их полномочий. Главное, считает Янин, а вслед за ним Валеров, что «об изгнании Довмонта в летописи не говорится ни слова».

Следовательно, Аигуст был представителем великого князя, а не Новгорода и, возможно, вел с псковичами «какие-то переговоры» [305] Валеров А.В. Ук. соч. С. 210–211. .

Не вступая в долгую полемику, отметим, что Довмонт не упоминается уже в известии о выступлении новгородцев против князя Ярослава в 1269 году. Оставался ли он в городе, если в конце того же года туда был назначен Аигуст? Что мешает предположить, что в тот год Довмонт покинул Псков, а на его место был направлен новый князь? Ответ: только позднейшая летописная традиция.

Под 1299 годом новгородская летопись сообщает следующее: «преставися Довмонтъ, князь Пльсковьскыи, много пострадавъ за святую Софью и за святую Троицю» [306] Н1Л. С. 90, 330. . Именно так: будучи «князем псковским», пострадал за Новгород (Св. Софию), а также за Псков (Св. Троицу). В период между этими датами — 1269 и 1299 годами — Довмонт в летописи никак не связан с Псковом. И даже такое апологетичное, воспевающее псковскую независимость сочинение, каковым является «Повесть о Довмонте», ничего не сообщает о пребывании этого князя в Пскове в указанное время. С другой стороны, иные источники представляют Довмонта в те годы всего лишь главой княжеских дружинников.

В 1282–1283 годах Довмонт выступает главой дружинников князя Дмитрия Александровича, засевших в Копорье. А.В. Валеров предполагает, что за именем Довмонта здесь скрывается Псков, на который в своем противостоянии с братом опирался князь Дмитрий «и в 1282/1283 гг., и в 1293 г.» [307] Валеров А.В. Ук. соч. С. 212. . Но в известиях летописи о событиях 1282/1283 годов Псков нигде не упомянут: Дмитрий ушел в Копорье [308] Н1Л. С. 324. . В 1293 году, узнав о приближении Дюденевой рати, татар, приведенных братом Андреем, Дмитрий действительно «бежал» в Псков, но в этой связи никак не упоминается Довмонт [309] Н1Л. С. 327. .

По сообщению поздней Псковской 3-й летописи, «прибежа великий князь Дмитреи Александровичь во Псковъ с Низу, и приаша и псковичи с честью» [310] П3Л. С. 88. . В Псковской 1-й этого известия нет, а в Псковской 2-й оно является припиской на полях [311] П2Л. С. 22. . Тем не менее, А.В. Валеров делает отсюда вывод о противостоянии общин Новгорода и Пскова в эти годы и разрыве «союза двух городов» [312] Валеров А.В. Ук. соч. С. 215. . Так и хочется спросить: а как же Довмонт?

В 1293 году сразу за бегством Дмитрия в Псков новгородцы послали татарам дары, пытаясь отвести нашествие, что им почти удалось. Сам Дмитрий в Пскове не задержался, но в том же году «бежа ис Пскова во Тферь» [313] Н1Л. С. 328. . Князь спасал волость от нашествия и сам спасался. Никаких сведений о существовании в то время внутриволостного конфликта тут нет. Соответственно и в 1283 году за воеводой Довмонтом нет оснований видеть псковскую общину:

«Того же дни [1 января 1283 года — Д.Х. ] изгони Домонтъ Ладогу ис Копорья, и поимаша всь княжь товаръ Дмитриевъ, и задроша и ладозкого, и везоша и в Копорью на Васильевъ день. А новгородци послаша по Андрея князя, а сами идоша къ Копорьи; мужи Дмитриеве выступиша из города, показаша имъ путь новгородци, а город разгребоша» [314] Н1Л. С. 324. .

В этом тексте Довмонт вполне однозначно отнесен к числу «мужей Дмитрия» и никак не связан с Псковом [315] В.Л. Янин понимал этот текст в том смысле, что Довмонт «вместе с новгородцами» «выступает на стороне князя Андрея Александровича против князя Дмитрия Александровича» ( Янин В.Л. «Болотовский» договор. С. 7). . Тот же результат мы получим, если привлечем такой источник как отчет ганзейских послов об их посольстве в Новгород от 26 марта 1292 года. Это письмо было составлено послами в Дерпте, сразу после возвращения из Новгорода. Оригинал со следами трех печатей сохранился в городском архиве Любека. Датировано оно 26 марта и по косвенным данным отнесено издателями к 1292 году [316]. Первый отечественный исследователь, обратившийся к нему, И.Э. Клейненберг признал эту датировку лишенной противоречий [317]. Послы отчитывались о неудачных переговорах в Новгороде, утверждая, что сделали всё возможное при отстаивании ганзейских интересов. В частности они упомянули, что даже обращались к видным дружинникам князя, чтобы воздействовать на новгородцев. Среди этих дружинников на первом месте назван Довмонт: «При возвращении от тысяцкого, встретились четверо из главных приближенных князя, из которых один Довмонт, другой Сурел, третий Вецел, четвертый Константин» ( Cum a duce reverteremur, quatuor ex principibus regis obvios habuimus, quorum unus Dovmundus, alter Surele, tercius Wezcele, quartus Constantin ) [318].