Владимир Пашуто - Образование Литовского государства

И. П. Еремин выражает несогласие с тем, что работа над «волынской летописью» велась в три приема, при князьях Василько, Владимире и Мстиславе; он думает, что летопись была составлена «в один прием — не ранее 1289–1290 гг.» [68] И. П. Еремин-3, стр. 114. . В этом с ним можно согласиться, допустив, что первый этап работы был завершен в последние годы жизни князя Владимира. Я тоже полагал, что «текущее летописание» при Васильке «не было оформлено в специальный свод, а по смерти князя было продолжено» его сыном Владимиром, и что «тем же духовным лицом» описаны первые годы княжения его преемника — Мстислава [69] В. Т. Пашуто-2, Стр. 105, 130. . Следовательно, наши разногласия — не в этом.

Разногласия коренятся в оценке того, что вышло из-под пера волынского книжника — свод или летопись. По мнению И. П. Еремина, вышла летопись, которая «не обнаруживает достоверных следов спайки, вставок, перегруппировки повествовательного материала» [70] И. П. Еремин-3, стр. 109. ; «в основном летопись была написана частью по памяти (она охватывает время всего за тридцать лет — с 1259 по 1290 г.), частью со слов «самовидцев» [71] И. П. Еремин-3, стр. 116. . И. П. Еремин не согласен с моим предположением [72] В. Т. Пашуто-2, стр. 129–130. о привлечении сводчиком в качестве источников Литовской летописи, повестей о татарских походах, о Рахе и Тите, посольских отчетов и других документов. Он считает, что это мне обосновать «в должной мере не удалось» [73] И. П. Еремин-3, стр. 116. . Однако И. П. Еремин признает, что составитель все же использовал краткие «памятки», в том числе об эпизодах «семейной хроники» князей и два документа [74] И. П. Еремин-3, стр. 116, 113. . Если признать, что предполагаемые мною повести, донесения и документы отложились в виде «памяток», то нас с И. П. Ереминым будет разделять только Литовская летопись.

Как же работал летописец? Неведомо для чего решив присоединить свою летопись к своду князя Даниила, наш летописец, как признает И. П. Еремин, несколько вышел за отведенные ему рамки: «переписывая летопись своего предшественника, он иногда вносил в нее свои дополнения с целью подчеркнуть роль Василька Романовича в политической жизни юго-западной Руси» [75] И. П. Еремин-3, стр. 108; В. Т. Пашуто-2, стр. 105–109. , т. е. он делал те самые сакраментальные «спайки, вставки» и пр. в текст своего предшественника, которые изобличают его как редактора, сводчика. Но зато свою часть текста, если верить И. П. Еремину, он писал в один присест, торопясь занести на пергамен речи стоящих рядом памятливых «самовидцев», громоздя одну на другую ранее сделанные «памятки», включая и два документа. Читая летопись, я вижу в ней следы другой работы и прежде всего свидетельство продуманного сведения разнородного (хроникального, актового, дипломатического, агиографического) материала в некое единство, проникнутое определенной идеей [76] Поэтому (если только не сомневаться в прагматическом мышлении летописца) тематическое деление материала неизбежно. Если даже взять приведенный И. П. Ереминым пример с «татарской повестью» (И. П. Еремин-3, стр. 116–117) и, согласившись с ним, отнести фразу «токмо один Володимер остася, зане бысть хром» (ПСРЛ, т. II, стб. 888) к первому фрагменту, это не изменит дела: татарская тема перебита польской и возврат к ней отмечен фразой «мы же на прежняя возвратимся» (там же, стб. 890). Поистине мы бы поступили «очень просто», согласившись признать, что в 1290 г. летописец мог написать этот пересыпанный деталями рассказ, не комбинируя, не сводя воедино разнообразные источники информации. То же можно сказать еще о четырех примерах, приведенных И. П. Ереминым (И. П. Еремин-3, стр. 107, 109). . Такая работа неизбежно предполагает группировку, обработку наличных источников, включая и свод предшественника.

Возвращаясь к рецензиям, хочу коснуться трех главных вопросов, выдвинутых моими оппонентами. Во-первых, вопроса о месте церковной идеологии в волынском своде. А. А. Зимин не счел возможным согласиться с выводом о том, «что исполнителями западнорусских летописей являлись руководители галицко-волынской церкви». Его доводы сводятся к тому, что эти летописи — памятник светский, что «здесь почти не нашли отражения ни события церковно-политической истории, ни церковная идеология» [77] А. А. 3имин. Указ, рецензия, стр. 87. ; что, наконец, князь Даниил громил «реакционных церковников», и «не в их, конечно, среде могло сложиться произведение, воспевающее подвиги этого князя» [78] Там же, стр. 88. .