Павел Уваров - Варфоломеевская ночь - событие и споры

В двух своих книгах и ряде статей Жан Луи Буржон обвинил парижскую буржуазию в потворстве убийцам [156] Bourgeon J.-L . Les légendes ont la vie dure: à propos de la Saint-Barthélemy et de quelques livres récents // Revue d’histoire moderne et contemporaine. 1987. № 34. P. 102–116. Idem. Une source sur la Saint-Barthelemy: l’histoire de Monsieur de Thou, relue et décryptée // Bulletin de la Société de l’histoire du protestantisme français. 1988. № 134. P. 499–537; Idem . Pour une histoire, enfin, de la Saint-Barthélemy // Revue historique. 1989. № 282. P. 83–142; Idem . La Fronde parlementaire a la veille de la Saint-Barthélemy // Bibliothèque de l’Ecole des Chartes. 1990. № 148. P. 17–89; Idem. L’assassinat de Coligny. Genève, 1992; Idem . Charles IX devant la Saint-Barthélemy. Genève, 1995. . Он также счел виновной в государственной измене местную элиту, поскольку она примкнула к герцогу Генриху Гизу и другим ультракатолическим вождям и к международному заговору, направленному как против гугенотов, так и против французской короны. По его словам: "Никогда в достаточной мере не скажут о том, что именно парламентарии и нотабли… сделали возможной Варфоломеевскую ночь, ни того, что у всех сливок парижского общества руки были в крови" [157] Bourgeon J.-L . L'assassinat de Coligny. P. 126. Фраза "руки в крови" повторена также в другой его статье: Pour une histoire, enfin. P. 137. .

Такая позиция бесконечно далека от выраженной мною в книге "Под крестом", где я предположила, что парижская элита (насколько обобщения вообще применимы к социальной группе) была в ужасе от убийств и грабежей Варфоломеевской ночи. Кое-кто проявил бездействие перед лицом насилия, но остальные пытались, хотя и тщетно, положить конец беспорядкам. "Если городским советникам, советникам Шатле и парламента не удалось восстановить порядок в первые часы и дни после нападения на вождей протестантов, то скорее от недостатка сил, чем желания" [158] Diefendorf B . Beneath the Cross… P. 172. .

Интерпретации роли "доброй буржуазии" в Варфоломеевской ночи, предложенные Жаном Луи Буржоном и мной, кажутся непримиримыми. Можно ли сказать, что парижская элита способствовала началу бойни и добровольно в ней участвовала, или же она была застигнута врасплох событиями, о которых сожалела и которые стремилась прекратить? Вопрос представляется важным. Ответ имеет значение не только для Варфоломеевской ночи, но и касается легитимности социальных элит вообще и их полномочий. Я признала добрые намерения городских магистратов, хотя они заботились прежде всего о сохранении лица той власти, что защищала их общественно-политические и экономические привилегии. Для Буржона, напротив, Варфоломеевская ночь стала "предательством элиты", сравнимым с 1940 г.: "Это та же трусость перед лицом иноземца, та же национальная измена…" [159] Bourgeon J.-L . L’assassinat le Coligny. P. 125. Важность расхождений между нашими взглядами ведет к тому, что после шестилетнего молчания о Варфоломеевской ночи я вынуждена вернуться к этому предмету.

В кратком обзоре невозможно дать полную и подробную критику интерпретации Буржона. Для него Варфоломеевская ночь "прежде чем стать бойней, была поединком между сувереном и его "добрым городом", из которого король вышел побежденным" [160] Bourgeon J.-L . Les légendes… P. 112. . Он утверждает, что уже накануне бойни Париж был в мятежном состоянии, будучи возбужден длительным религиозным кризисом и растущими финансовыми трудностями [161] Ibid. 110. Финансовые и религиозные вопросы переплетались. Чрезвычайные налоги, вызвавшие наибольшее возмущение, были предназначены для выплаты жалованья немецким наемникам, которые бились на стороне гугенотов в третьей религиозной войне, — согласно обещанию, данному Колиньи при заключении Сен-Жерменского мира. . Разгневанное введением веротерпимости по Сен-Жерменскому эдикту 1570 г., католическое население Парижа было возмущено браком католички Маргариты Валуа с принцем-"еретиком". Когда героя парижан, ультракатолического герцога де Гиза, обвинили в неудачном покушении на Колиньи 22 августа, ярость горожан не знала границ. Двор, "осознав всю силу гнева, в течение месяцев копившегося против него, и всю меру своей драматической изолированности в окружении фанатичного народа…", начал готовиться к отчаянным действиям [162] Ibid. Р. 111. .

Вечером 23 августа герцог де Гиз и его дядя герцог д’Омаль возвратились в Лувр. Об этих обстоятельствах Буржон может сообщить нам не более, чем его предшественники. Однако он убежден, что сразу по возвращении эти новые "хозяева дворца" взяли все на себя и навязали свою волю растерянному королю. Они заставили его пойти не только на исполнение их воли, но и на истребление гугенотов. "Ибо Гизы были слишком ловки, чтобы поддаться только жажде личной мести, им надо было также скомпрометировать королевскую семью в этой кровавой бане, организуя побоище от лица короля". "Чтобы сохранить лицо", король поддался Гизам и лично примкнул к "движению" [163] Bourgeon J.-L . P. 111–112; Idem . Charles IX… P. 35: "Il est absolument certain que jamais Charles IX n’a donné l’ordre de se ruer sur les huguenots: Guise interprète à sa façon et force la note à l’intention de la foule, pour compromettre definitivement le roi et rendre la situation irreversible". .