Когда Гераклит прилагает четыре основополагающих понятия своей мысли — энергию, изменение, единство противоположностей и разум целого — к этике, он проливает свет на жизнь и поведение человека. Энергия, сопряженная с разумом, обрученная с порядком, является величайшим благом. Изменение — не зло, но благо; «в изменении — успокоение; вечно трудиться над одним и тем же и вечно начинать заново — как это утомительно» (72–73). Взаимная необходимость противоположностей делает понятными, а потому простительными, распри и страдание. «Удостоиться всего, чего желаешь, для человека не лучшее; болезнь сделала приятным здоровье, зло — добро, голод — достаток, труд — отдохновение» (104). Он порицает тех, кто желает, чтобы в мире прекратилась вражда (43); без этой борьбы противоположностей не было бы «созвучия», плетения паутины жизни, развития. Гармония не кладет конца борьбе, она — конфликт, в котором ни один из элементов не одерживает решительной победы, но оба действуют в нерасторжимой зависимости друг от друга (как радикализм юности и консерватизм старости). Борьба за существование необходима для того, чтобы лучшее могло отделиться от худшего и породить наивысшее. «Вражда — отец и царь всему; одних она сделала богами, других — людьми; одних — рабами, других — свободными» (44). В конечном счете «вражда — это справедливость» (62); конкуренция индивидуумов, групп, видов, учреждений и империй есть высший суд природы, и нет апелляции против его вердикта.
В целом философия Гераклита, сконцентрированная в 130 фрагментах, принадлежит к главным творениям греческого разума. Учение о Божественном Огне перешло в стоицизм; идея Последнего Пожара была передана стоицизмом христианству; Логос, или природный разум, стал у Филона и в христианской теологии Божественным Словом, олицетворенной мудростью, с которой, или посредством которой Бог творит и направляет все вещи; в известной мере он подготовил почву для современного понятия природного закона. Добродетель как послушание природе стала лозунгом стоицизма; единство противоположностей с новой силой возродилось у Гегеля; понятие изменения обрело второе дыхание усилиями Бергсона. Концепция всеопределяющей вражды и борьбы подхватывается Дарвином, Спенсером и Ницше, который двадцать два века спустя возобновляет войну Гераклита против демократии.
Мы почти ничего не знаем о жизни Гераклита; о его смерти до нас дошел только не внушающий доверия рассказ Диогена Лаэртского, который, возможно, показывает, к какому прозаическому финалу способна возвратиться наша поэзия:
«Возненавидев людей, он удалился и жил в горах, кормясь быльем и травами. А заболев оттого водянкой, воротился в город и обратился к врачам с такой загадкой: могут ли они обернуть многоводье засухой? Нр те не уразумели, и тогда он закопался в бычьем хлеву, теплотою навоза надеясь испарить дурную влагу. Однако и в этом не обретя облегчения, он скончался, прожив шестьдесят лет» [498] Диоген Лаэртский, «Гераклит», V.
.
(
Перевод М. Л. Гаспарова )
4. Анакреонт Теосский
Колофон, расположенный несколькими километрами севернее от Эфеса, получил свое название, по-видимому, от холма, на склоне которого он вырос [499] Греч, kolophon , ср. лат. collisi ант. hill . Поскольку колофонская кавалерия славилась тем, что довершала разгром вражеского войска, слово kolophon стало в греческом языке синонимом заключительного удара и перешло в современные языки как обозначение издательского символа, первоначально помещавшегося в конце книги (Страбон, XIV, 1.28; Weigall, Sappho, 155; Webster’s Dictionary, s.v. colophon.).
. Антиклерикально настроенный Ксенофан, родившийся в этом городе около 576 года, писал, что колофонцы «носят пурпурные одеяния, гордятся своими роскошными прическами, которые они увлажняют дорогими, сладостно пахнущими маслами»; у суетности богатая история [500] Weigall, 186; Symonds, 150.
. Здесь и, возможно, в Смирне среди народа, уже зараженного томным пессимизмом Востока, поэт Мимнерм (610) пел меланхоличные оды быстротечной молодости и любви. Он отдал свое сердце Нанно — девушке, сопровождавшей его песни жалобным облигато флейты; а когда она отвергла его любовь (возможно, на том основании, что женатый поэт — мертвый поэт), он обессмертил ее сборником изящных элегических стихов:
В пору обильной цветами весны распускаются быстро
В свете горячих лучей листья на ветках дерев.
Словно те листья, недолго мы тешимся юности цветом,
Не понимая еще, что нам на пользу и вред.
Час роковой настает, и являются черные Керы
К людям: у первой в руках — старости тяжкий удел,
Смерти удел — у другой [501] Эллинские поэты в переводах В. В. Вересаева, М., 1963, 285–286. — Прим. пер.
.
Читать дальше