Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

После его отъезда из Афин конфликтующие группировки, которые он укротил на целое поколение, возобновили естественную игру политики и интриги. Как и в страстные дни Французской революции, за власть боролись три партии: «прибрежные» ( паралы ), возглавляемые портовыми купцами; «равнинные» ( педиеи ), предводительствуемые богатыми землевладельцами, которые ненавидели Солона; и «горные» ( диакрии ), состоявшие из крестьян и городских наемных работников, все еще жаждавших передела земли. Как Перикл сто лет спустя, Писистрат — аристократ по происхождению и состоянию, манерам и вкусам — взял на себя руководство простонародьем. Однажды в народном собрании он показал рану, утверждая, что ее нанесли враги народа, и просил о личной охране. Солон возражал; зная хитрость своего родственника, он подозревал, что рану нанес себе сам Писистрат и что личная охрана откроет ему путь к диктатуре. «Мужи афиняне, — предостерегал он, — одних из вас я мудрее, других — храбрее: мудрее тех, кто не понимает коварства Писистрата, и храбрее тех, кто все сознает, но из страха молчит» [415] Диоген Лаэртский, «Солон», II. . Тем не менее собрание проголосовало за то, чтобы Писистрата сопровождал отряд из пятидесяти телохранителей. Писистрат собрал не пятьдесят телохранителей, а четыреста, захватил Акрополь и провозгласил диктатуру. Солон, сообщив афинянам, что, по его мнению, «каждый из вас по отдельности шествует поступью лиса, но все вместе вы — стадо гусей» [416] Диодор, IX, 20. , вывесил оружие и щит за дверь в знак отказа от политической деятельности и посвятил свои последние дни поэзии.

Богатые «прибрежные» и «равнинные» на время объединили свои силы и изгнали диктатора (550). Но Писистрат тайно заключил мир с «прибрежными» и, вероятно, не без их соучастия возвратился в Афины при обстоятельствах, которые, казалось, подтверждают суждение Солона о коллективном разуме горожан. Статная красавица, облаченная в доспехи и наряд городской богини Афины, гордо восседая на колеснице, ввела в город войско Писистрата, в то время как глашатаи объявляли, что сама богиня-покровительница Афин возвращает его к власти (550). «Горожане, совершенно уверенные в том, что женщина и есть настоящая богиня, — говорит Геродот, — пали перед ней ниц и приняли Писистрата назад» [417] Геродот, I, 60; Афиней, XIII, 89. . Вожди «прибрежной» партии вновь обратились против него и изгнали его вторично (549), но в 546 году Писистрат снова возвратился, разгромил высланное против него войско и на этот раз утвердил свою диктатуру на девятнадцать лет, в течение которых мудрость его политики почти искупила его колоритную неразборчивость в средствах.

В характере Писистрата редкостным образом сочетались культура и разум, административная энергия и личное обаяние. Он умел безжалостно бороться и легко прощать; он, как рыба в воде, чувствовал себя в передовых течениях мысли своего времени и правил, не колеблясь в целях и не робея при их достижении. Его манеры были мягки, решения человечны; он был щедр ко всем. «Его правление, — говорит Аристотель, — было умеренным и выдавало в нем скорее государственного деятеля, чем тирана» [418] Аристотель, Constitution, 16. . Он редко принимал репрессивные меры против сложивших оружие врагов, но непримиримых противников изгнал и распределил их земли среди бедноты. Он улучшил войско и построил флот в качестве гаранта от нападения извне; но при нем Афины не воевали, и он поддерживал дома — в городе, еще недавно взбаламученном классовой враждой, — такой порядок и довольство, что было принято говорить, что Писистрат вернул Золотой век Кронова царствования.

Он удивил всех, почти ничего не изменив в конституции Солона. Подобно Августу, он знал, как приукрасить и поддержать диктатуру посредством демократических уступок и форм. Как обычно, избирались архонты; народное собрание и народные суды, Совет Четырехсот и сенат Ареопага заседали и функционировали, как прежде, — вот только предложения Писистрата встречали здесь самый благоприятный отклик. Когда некий гражданин обвинил его в убийстве, Писистрат появился в сенате и предложил предстать перед судом, однако истец решил не настаивать на обвинении. Год за годом граждане — в обратной пропорции к их богатству — все более примирялись с его властью; вскоре они гордились им и чуть ли не любили его. Вероятно, после Солона Афины нуждались именно в таком человеке, как Писистрат: человеке с примесью железа в крови, достаточной для того, чтобы придать беспокойной афинской жизни прочную и устойчивую форму и с помощью первоначального принуждения утвердить привычку к порядку и закону, которые являются для общества тем же, что скелет для живого существа, — его строем и силой, пусть и не его творческой жизнью. Когда поколение спустя диктатура была свергнута, эта привычка к порядку и костяк Солоновой конституции составили наследство демократии. Писистрат, возможно, сам того не ведая, пришел не нарушить, но исполнить закон.