Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

О другой Солоновой реформе трудно говорить с определенностью. Солон, отмечает Аристотель, «заменил Филоновы меры» — т. е. эгинскую монету, использовавшуюся в Аттике прежде, — «евбейской системой с более крупными делениями и сделал так, что мина [390] Относительно стоимости афинских монет см. главу 12, раздел 111. , содержавшая прежде семьдесят драхм, отныне равнялась сотне» [391] Аристотель, 10. . Согласно более полному сообщению Плутарха, Солон «сделал так, что мина, прежде стоившая семьдесят три драхмы, отныне стоила сто; тем самым, хотя количество денег в обращении осталось прежним, их ценность снизилась; это оказалось значительным благодеянием для тех, кому предстояло расплачиваться с крупными долгами, и не принесло убытка кредиторам» [392] Плутарх, ук. место. . Только мягкий и щедрый Плутарх мог изобрести форму инфляции, облегчающую положение должников без ущерба для кредиторов; впрочем, не станем забывать, что в иных случаях половина лучше, чем ничего [393] Гроут и многие другие истолковывали утверждение Плутарха следующим образом: Солон обесценил монету на двадцать семь процентов, оказав тем самым поддержку тем землевладельцам, которые, задолжав другим сами, были лишены доходов по закладным, необходимых им для выполненйя собственных обязательств (Grote, III, 316; Mahafly, What Have the Greeks Done for Civilization? 186.). Однако такая инфляция стала бы вторым ударом, обрушившимся на тех землевладельцев, что ссужали деньгами купцов; если она кому-нибудь и помогла, то именно купцам, а не землевладельцам и не крестьянам, чьи закладные уже были прощены. Возможно, Солон не собирался обесценивать монету, но просто хотел заменить монетный стандарт, удобный для торговли с Пелопоннесом, на другой, который способствовал бы торговле с богатыми и растущими рынками Ионии, где в общем употреблении находился эвбейский стандарт» (САН, IV, 134; Bury, 183.). .

Более долговечными, чем эти экономические реформы, были исторические декреты, создавшие Солонову конституцию. Солон предварил их актом амнистии, освободившим или восстановившим в правах всех политических изгнанников и заключенных, кроме лиц, пытавшихся узурпировать власть в государстве. Он отменил — напрямую или косвенно — большинство законов Драконта; закон, касающийся убийства, остался нетронутым [394] Плутарх, ук. место. . Революцией было уже то, что законы Солона относились ко всем свободным гражданам без исключения; богатые и бедные были отныне связаны одинаковыми ограничениями и подлежали одинаковым наказаниям. Понимая, что его реформы стали возможными благодаря поддержке купеческого и промышленного классов, рассчитывающих на получение значительной доли в правительстве, Солон разделил население Аттики на четыре группы сообразно с их богатством: первую составили пентакосиомедимны , или «пятисотмедимные», чей ежегодный доход достигал пятисот мер продукции или ее эквивалента [395] Медимн. — около полутора бушелей — считался эквивалентным одной драхме в денежном выражении. ; вторую — всадники ( hippes ), чьи доходы превышали триста и не доходили до пятисот мер; третью — зевгиты ( zeugitai ) с доходами от двухсот до трехсот мер; четвертую — феты ( thetes ), или прочее свободное население. Почести и налоги определялись в соответствии с той же шкалой, и пользоваться первыми можно было только после уплаты последних; более того, первый класс должен был вносить двенадцатикратную, второй — десятикратную, третий — только пятикратную сумму своего ежегодного дохода; налог на имущество был в действительности прогрессивным подоходным налогом [396] Аристотель, 12; Grote, III, 331–332. . Четвертый класс был освобожден от прямого налогообложения. На должности архонта или главнокомандующего могли избираться только представители первого класса; представители второго избирались на второстепенные государственные посты и служили в коннице; третий класс обладал привилегией составлять тяжеловооруженную пехоту; из четвертого государство рекрутировало простых воинов. Такая своеобразная классификация ослабила родовой строй, на который опиралась власть олигархии, и установила новый принцип «тимократии» — правление чести или престижа, определяемых на основании налогооблагаемого богатства. Схожая «плутократия» господствовала на протяжении шестого и части пятого века в большинстве греческих кблонир.

Во главе нового правительства Солоновы законы оставили старый сенат Ареопага, немного потерявший в своей исключительности и полномочиях, открытый ныне для всех членов первого класса, но все еще располагающий верховной властью над народом и должностными лицами государства [397] Плутарх, ук. место. . Под ним он поставил новую булё , или Совет Четырехсот, в который каждое из четырех племен выдвигало по сто членов; этот совет отбирал, проверял и подготавливал все вопросы, выносившиеся на рассмотрение народного собрания. Ниже этой олигархической надстройки, снискавшей признательность «сильных», Солон — возможно, добровольно и преднамеренно — поместил демократические в основе своей институты. Была возвращена к жизни старинная экклесия гомеровской эпохи, и все граждане приглашались участвовать в ее заседаниях. Это собрание ежегодно избирало архонтов из «пятисотмедимников», которые затем подлежали утверждению со стороны Ареопага; оно в любой момент могло допросить этих должностных лиц, отрешить их от должности и наказать; по истечении же срока их полномочий оно изучало их поведение на посту в течение года и при желании могло воспрепятствовать их обыкновенному вступлению в сенат. Еще более важным — хотя на первый взгляд это и не так — было предоставление низшему классу граждан полного равенства с высшими классами при избрании по жребию в гелиею — коллегию шестисот присяжных, составлявших различные суды, где рассматривались все преступления, кроме убийства и государственной измены, и куда могла быть подана апелляция на любые действия магистратов. «Иные полагают, — говорит Аристотель, — что Солон намеренно ввел в свои законы неясности, чтобы позволить простонародью использовать свою судебную власть для приобретения большего политического веса»; как добавляет Плутарх, «поскольку их разногласия не могли быть согласованы с буквой закона, им приходилось обращаться со всеми своими делами к судьям, бывшим, в известном смысле, хозяевами законов» [398] Там же; Аристотель, 9. . Праву апелляции к народным судам было суждено оказаться отправной точкой и цитаделью афинской демократии.