Виталий Познахирев - Турецкие генералы и адмиралы в русском плену (XVIII - XX вв.)

Поскольку лица, добившиеся «свободного выхода», объектом настоящего исследования не являются, обратимся к «обычным» капитуляциям, тем более, что «щадя чувства турок», российское командование нередко само предлагало им те или иные привилегии (особенно, если в ходе предыдущих боев данный конкретный противник заставил их, как говорится, себя уважать). В качестве примера можно сослаться на следующие условия капитуляции кр. Анапа, направленные адмиралом А. С. Грейгом на рассмотрение двухбунчужному Чатыр-паше [45] в июне 1828 г.:

— «Весь гарнизон должен сдаться»;

— «Все вообще женатые и имеющие детей могут остаться в Анапе впредь до высочайшего разрешения. Все остальное число гарнизона перевезено будет на судах в Керчь, где останется до дальнейших распоряжений»;

— «Ранеными и больным, которые будут не в состоянии отправиться в Керчь, позволяется остаться в крепости впредь до выздоровления»;

— «Позволяется паше Анапскому остаться в сей крепости впредь до получения разрешения его императорского величества касательно его судьбы»;

— «Позволяется ему, паше, послать своего сына в Анатолию или даже в Константинополь, если он того хочет, для уведомления кого следует о происшедшем»;

— «Позволяется 38-и человекам чиновникам турецким в числе которых состоит и паша, удержать у себя свои оружия» [54].

Еще одним примером такого рода могут служить условия сдачи Карса в 1855 г., согласно которым турки должны были покинуть крепость «в полном вооружении, с распущенными знаменами и барабанным боем»; весь личный состав иррегулярных формирований получал право немедленно вернуться на родину, а «офицерам всех чинов» были оставлены сабли «в ознаменование мужественного сопротивления, выказанного гарнизоном» [55].

Вообще, надо заметить, что, пытаясь хоть как-то приблизить условия «обычной» капитуляции к «почетной», русские довольно широко практиковали сохранение турецким генералам и офицерам личного холодного оружия. Может быть, даже гораздо шире, чем это следовало. Последнее, в особенности, относится к периоду войны 1877–1878 гг., когда сабли стали оставлять даже тем, чье недостаточное сопротивление выглядело для всех абсолютно очевидным (например, генералам и офицерам, сдавшимся в Никополе или в результате Авлияр-Аладжинского сражения [56]).

Примером несколько иного характера могут служить переговоры по поводу сдачи Хотина в 1739 г., в процессе которых Колчак-паша [14] выговорил у Б. К. Миниха право отправить «в турецкие край» членов семей личного состава гарнизона вместе с их имуществом. Более того, фельдмаршал взял на себя обязательство «как его, Колчак-паши, так и прочих тамо бывших знатных турецких офицеров обозов не осматривать». Правда, фактически на родину тогда вернулась только жена паши и его малолетний сын. Остальные женщины и дети последовали в плен вместе с главами своих семейств. (По одной версии, таков был нравственный выбор самих турчанок, по другой, которая кажется нам более правдоподобной, — таково было решение их мужей). Что же касается отказа Б. К. Миниха от досмотра имущества, то впоследствии ему пришлось об этом сильно пожалеть, когда выяснилось, что из канцелярии Хотинского сераскира исчезли чрезвычайно важные для русских документы, и возникло обоснованное предположение, что супруга Колчак-паши вывезла их на родину, спрятав среди семейного скарба [57].

Вместе с тем, справедливости ради надо признать, что в большинстве случаев ни о каких привилегиях в ходе переговоров речи не шло, и многие паши сдавались либо вообще без всяких условий, либо удовлетворившись тем, что противник гарантировал им лишь соблюдение базовых норм обычного гуманитарного права (сохранение жизни, гуманное обращение в плену, неприкосновенность собственности и т. п.). Впрочем, иной раз все гарантии сводились к одной, которая могла звучать примерно следующим образом: «с пленными обходиться будут с тем же человеколюбием, которое вообще наблюдается во владениях его величества императора всероссийского» [58].

К сказанному можно добавить, что приказ паши о прекращении сопротивления и сложении оружия авторитета его в глазах подчиненных, кажется, нисколько не умалял. По крайней мере, новость о том, что «московы не дали свободного выхода» и теперь все они стали военнопленными, на состоянии дисциплины османских солдат и офицеров заметно не отражалась (если не считать, конечно, гула разочарования и потока брани в адрес неопределенного круга лиц). «Повиновение всех, от старшего до младшего, воле начальства безупречное, — констатировал в 1855 г. генерал Н. Н. Муравьев, наблюдая за поведением турок при сдаче Карса. — Они угрюмы, но покорны» [59].