Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

и так далее, целый манифест сознания крестьянином своего общественного значения.

Опираясь на это твердое сознание, немецкий крестьянин и критикует социально-политический строй Германии. С чисто мужицкой хитрецой Гриммельсгаузен — Симплициссимус прикрывает критику защитной маской придурковатости. Но по содержанию она носит у него очень смелый и далеко идущий характер. Например, в присутственном месте Симплицию довелось полистать дворянские родословные книги. «Я сказал секретарю: "То ведь все адамовы чада и одного между собою рода, а по правде от праха и пепла! Откуда же повелось столь великое различие? Святейший, Непобедимейший, Светлейший! Не суть ли то свойства божии? Здесь Ваша милость, там Ваша строгость, и к чему еще тут Урожденный? Ведь довольно известно, что никто с неба не падает, из воды не возникает и на земле, подобно капусте, не растет…" Секретарь… взял на себя труд пояснить, что означает тот или иной титул. .; я же упрямо стоял на том, что титулы даются не по праву; куда похвальнее титуловать кого-либо Ваше Благорасположение, нежели Ваша Строгость...» [79] Там же, с. 65. Такая, если можно так выразиться, юродствующая социальная критика рассеяна по всему роману. На вилы попадают купцы, ростовщики, чиновники, знать, солдаты; не тронутыми остаются только «крестьяне и прочие работящие люди», про которых автор говорит, что они «не столь остры умом, что в поте лица добывают себе пропитание» [80] Там же. , вместо того чтобы жить обманом и насилием, как другие.

Разумеется, в приведенном отрывке о дворянах под критикой кроется и некий социальный идеал, например идея равенства всех людей. По-видимому, мышление широких масс немецкого крестьянства ко времени Тридцатилетней войны достаточно далеко ушло ц в этом направлении. Но, чтобы не обиняком, а прямо высказать крестьянские социально-политические чаяния, Гриммельсгаузену уже недостаточно маски придурковатого, годной для критики, и, он надевает еще более безопасную маску — сумасшедшего. Симплиций встречает помешанного бродягу, воображающего себя Юпитером, который и делится с ним своими безумными бреднями об обновлении дряхлого мира [81] Там же, с. 166–171. . Поразительна прежде всего чисто национальная почва планов утописта: это единственный персонаж романа, который думает о Германии, как целом, любит ее, как свое отечество, надеется на ее возрождение и верит в будущность своего народа. После обновления, которое он проектирует, Германия станет столь благословенной страной, что сами боги будут жить в ней вместе с людьми. В чем же будет состоять это обновление? Должна быть упразднена «крепостная неволя», уничтожены все привилегии (т. е. разделение людей на сословия), барщины и оброки, все налоги и платежи в пользу князей и дворян. Сами князья и короли подлежат низложению, и новая конституция единой Империи будет выработана на основе союза свободных общин. Все враждующие религии будут объединены. Войны прекратятся.

Гриммельсгаузен не мыслитель, а повествователь. Не он создал эту дерзкую утопию. Он придумал только литературный сюжет и форму для того, чтобы пересказать то, о чем думали и разговаривали между собой тысячи немецких «Симплициев», — разумеется, с разной степенью ясности. Мы ведь уже знаем, что еще в самом начале всего цикла крестьянских восстаний, в 1561–1562 гг., некий Бартоломей Доссер проповедовал нечто довольно похожее среди тирольских крестьян. Чрезвычайно примечательно в утопии гриммельсгаузенского бродяги, что проектируемое обновление Германии отнюдь не связывается с волей и инициативой императора. Будет созван парламент, рассказывает бродяга, из умнейших и ученейших мужей Германии. Но кто созовет этот парламент? И кто заставит слушаться его? Тут крестьянское политическое мышление пасует. Крестьяне могли мечтать, они могли восставать, но они не могли совершить революцию, которая осуществила бы их мечты. И безумный бедняга бормочет, что он, Юпитер, создаст и пришлет на землю такого «немецкого Героя», в котором соединится сила Геркулеса, привлекательность Венеры и ум Меркурия и который установит этот новый порядок.

Чтобы крестьянская мечта перестала быть утопией, надо было найти реальные пути к ее осуществлению. Это было бы возможно при условии активной и руководящей роли горожан в антифеодальном революционном движении. Участие бюргерства и плебейского элемента городов сразу превратило бы вполне уже зрелые, но все-таки разрозненные и бессильные крестьянские восстания во всеобщий взрыв в Германии, в новую попытку буржуазно-демократической революций, может быть, более мощную, чем попытка 1525 г.