Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

На поверхности делопроизводства остался только один вопрос: желание Русселя явиться снова в Москву. Эта милость ему была тотчас пожалована. Грамота к нему от 12 июля 1633 г. в нескольких местах правлена лично Филаретом Никитичем. Приезжай без всяких сомнений, гласит грамота, а когда приедешь, «тебя, Якова, за твои прежние и нынешние к нам, великим государям, службы [вставлено рукой Филарета Никитича: и Густаву-Адольфу королю службы] пожалуем — велим тебе видеть свои государские очи и пожалуем тебя нашим государским жалованием [вставлено рукой Филарета Никитича: по-прежнему и свыше прежнего], и ты б на нашу государскую милость и жалованье был надежен и ехал к нам к Москве безо всякого опасения» [736].

В тот же день, 12 июля, отправлены царские грамоты в Архангельск, в Вологду, в Ярославль о пропуске в Москву, снабжении кормом и сопровождающими прибывающего из Голландии морем Русселя с его людьми [зачеркнуто: с дворянами] [737]. Но грамота опоздала. Руссель, не дожидаясь ответа, выехал в Россию на корабле одного голландского купца и прибыл в Архангельск 18 июля. На борту находился также известный посредник между Голландией и Россией Исаак Масса. Свита Русселя состояла из шести дворян, из них два француза — Пьер де Роквир и Морис де Паквир, остальные — Антон Кейзер, Андрей Мюллер, Ян Фрибит, Ян Сандерис. Местные архангельские власти на свой риск решили принять Русселя с почетом, выдать ему и его свите должное питание и оказать прочие знаки внимания.

По неизвестным нам причинам Руссель попросил разрешения выслать вперед себя на Москву сухим путем своего секретаря Антона Кейзера с письмом, с тем что сам он вместе с Исааком Массой, со своими дворянами и слугами поедет водным путем. Антон Кейзер добрался до Москвы 11 августа. Был принят кн. И. Б. Черкасским на Казенном дворе и быстро отослан с государевой грамотой навстречу Жаку Русселю, Текст этой грамоты в деле отсутствует. Мало того, вообще все таинственно обрывается — нет ничего о прибытии Русселя в Москву, о его дальнейших делах здесь. Чья-то рука изъяла все документы. Можно не сомневаться, что Руссель прибыл в Москву не позже сентября 1633 г., что он был в числе самых доверенных людей патриарха Филарета Никитича до последних дней его жизни. После кончины Филарета Никитича 1 октября 1633 г. Жак Руссель еще пять месяцев оставался в Москве, пытаясь вести сложные интриги, как доносил потом Исаак Масса. Но в архиве Посольского приказа истреблен всякий его след, и имя его возникает только в связи с выездом из Москвы в Турцию 4 марта 1634 г., причем снова со свитой и с богатой денежной наградой [738]. В эти дни обезоруженная армия боярина Шеина возвращалась из Смоленска в Москву.

Чем больше мы вчитываемся в эти дела, тем определеннее укрепляемся в выводе, что Филарет Никитич в эти месяцы предпринимал новые и новые энергичные усилия подобрать вожжи внешней политики, но Посольский приказ отчетливо видел крушение его курса на антипольский военный союз со Швецией и оказывал соответствующее влияние на И. Б. Черкасского. Всемогущего патриарха несколько раз лишают средств прямого вмешательства в дипломатию. Вероятно, к таким же эпизодам относится необъяснимая иначе отмена намечавшегося отправления в Швецию постоянного агента Франзбекова. Похоже, что он был очень близок к патриарху, из рук которого еще в 1625 г. получил православное крещение. 22 марта 1633 г. именем царя было приказано отправить Франзбекова, а 19 апреля уже были подписаны все грамоты, в том числе и сопроводительное письмо к Пушкину и Горихвостову [739]. Из документов не видно, почему отъезд тогда не состоялся. (В конце 1634 г. Франзбеков все-таки стал постоянным русским агентом в Швеции). Может быть, потому, что не было подходящего кандидата со стороны Швеции на аналогичный пост в Москве? Но кажется вероятнее другое объяснение: появление в Стокгольме постоянного полномочного резидента создало бы какой-то канал дипломатии, параллельный «Великому посольству». В таком случае Филарет Никитич имел бы этот параллельный канал лично в своих руках, и это было каким-то способом пресечено.

Известна еще одна попытка Филарета Никитича эмансипироваться от государственного аппарата. Мы не знаем точно, когда именно, но он изобрел шифр для тайной переписки с находящимися за рубежом доверенными деятелями: «написал своею государевой святительскою рукою для своих государевых и посольских тайных дел, либо случится в которых государствах их государевым послам и посланникам, или их агентам, писати о каких великих их государских делах и им писати к ним государям таким затейным письмом, чтоб было в тех землях не понятно». Сама приложенная азбука «затейного письма», начертанная рукой Филарета Никитича, которую приказано было держать в строгой тайне, не очень-то сложна. Вся тайнопись, изобретенная патриархом, состоит только в том, что порядок славянских букв изменен, некоторые буквы писаны наоборот, иные не дописаны, к ним прибавлены лишние черты [740]. Предполагается, что второй экземпляр этой азбуки имелся у Франзбекова в Швеции в 1635 г., наиболее вероятно, что для Франзбекова ее и сочинил Филарет Никитич в марте — апреле 1633 г. Но самое интересное, что свой экземпляр азбуки Филарет Никитич принужден был выдать думному дьяку Ивану Грязеву 8 августа 1633 г. Это выглядит как прямая победа Посольского приказа над попытками личной дипломатии «великого государя», уже проигрывавшего свой план большой политики.