Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

В наказ явно вклеены отрывки из проекта де Вержье [696]. Второй из них даже прибавлен уже после подписи думного дьяка Ивана Гавренева. Он озаглавлен «О тайном договоре и укреплении с королем». Тут и расшифровка взаимных военных обязательств: если один из союзников «понаклонится», то другой обязан его «исправить». Тут и дальнейшее уточнение будущей границы Московского государства (она должна пройти по Западной Двине, Неману, Днепру, с выходом в Черное море); и идея о том, что после установления новых рубежей на землях Польско-Литовского государства Московскому государству Швецией обеспечивается полная свобода распространения владений на восток («к восточной стороне»). Договор о союзе и дружбе останется обязательным не только для подписавших государей, но и для их наследников [697].

Как уже показано выше, все это было наперед согласовано через посредство тайного дипломатического агента Жака Русселя. Он же был инициатором и творцом как большинства деталей, так и формулировок в этих секретных дополнениях к наказу и в дополнениях, включенных в основной текст. Каковы были собственные мотивы и политические идеи Жака Русселя, рассмотрено нами в другой связи [698]. Но бесспорно, что никаким гипнозом он не мог бы навязать свои концепции руководителям двух могучих государств, если бы не угадал и не конкретизировал их собственные концепции и глубокие интересы.

В наказе «Великому посольству» Б. И. Пушкина с товарищами одновременно звучит и тревога по поводу верности Швеции союзническому долгу. Конечно, перспектива получения польско-литовской короны и западной половины Польско-Литовского государства представлялась важной побудительной причиной для верности Густава-Адольфа этому союзу. Но в Москве знали, что он охотится в Германии за другой, еще более заманчивой короной — императорской, знали и то, что в Швеции часть олигархии настроена против присвоения каких-либо иностранных корон королем, который сделался бы таким образом слишком независимым. Наказ определенно предвидит возможность шведско-польского сговора. С одной стороны, тут подобрана информация для передачи шведам о полном единстве и неразрывности политики германского императора и польского короля. С другой стороны, при заключении договора оба государя должны поклясться «от общих своих недругов — от польского королевича Владислава и брата его Казимира и от иных их братьев, кто из них будет на польском и литовском королевстве — не принимать никакого нового перемирия, ни мира без общего совета» [699]. Наконец, послам предписывается во время их пребывания в Швеции и в Германии тайно проведывать, среди прочего, были ли сношения у Густава-Адольфа с королем Сигизмундом III или после его смерти — с польско-литовским сеймом.

В дополнении к наказу содержится и дипломатическая контругроза: намерение не принятого Москвой посольства Гнезненского архиепископа якобы состояло в том, чтобы ценой возврата Москве захваченных русских городов остановить русско-польскую войну, а всю польско-литовскую армию послать в помощь императору против шведов [700]. Действительно ли у Московского государства имелась такая информация или это была только догадка? Во всяком случае именно этот прогноз и подтвердился впоследствии. Здесь он выдвинут лишь как средство давления на шведскую сторону. Это был тонкий и умный замысел — не только парировать такой угрозой шведско-польское примирение, но и понудить Густава-Адольфа не слишком увлекаться войной о императором, а поспешить обрушиться на Польшу: ведь Москва может развязать ей руки.

11 октября 1632 г. были подписаны: верительная грамота послам; грамота к датскому королю Христиану IV на случай, если послам придется ехать через его владения; такая же грамота германским князьям и городам; сопроводительное письмо Филарета Никитича Густаву-Адольфу, где он, маскируя свою истинную роль, выражает лишь свою радость по поводу союза своего сына со шведским королем [701]. Послам были вручены примерные образцы тех грамот, на которых Михаил Федорович и Густав-Адольф будут целовать крест, т. е. проект договора о союзе на указанных выше условиях [702].

В столбце имеются любопытные вопросы послов по неясным для них пунктам, сформулированные, скорее всего, до окончательного оформления наказа с описанными выше дополнениями. Суть этих вопросов состоит в неясности наказа касательно прежних проектов Густава-Адольфа. Как быть, если он будет по-прежнему ссылаться на свою связанность войной с императором, если снова ограничится предложением нанять на царские деньги войско и послать его с запада на Польско-Литовское государство? А если послы будут настаивать, что ему надлежит («податно») вторгнуться в Польско-Литовское государство в помощь царю, он ведь может возразить, что в свое время, корда он воевал с Польшей, царю тоже надлежало («податно») послать туда своих воевод с войсками, — что на это отвечать? Ответов в столбце нет, но, видимо, эти вопросы считались пройденным этапом, и перед «Великим посольством» ставились задачи более высокого политического порядка.