Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

В городах навстречу освободителям тоже поднимались восстания. Город Эгер (Хеб) был, например, взят саксонцами благодаря восстанию горожан, выломавших ворота и впустивших осаждавшую саксонскую армию [677]. Характерны события, разыгравшиеся в Праге, когда в ноябре 1631 г. саксонская армия подошла к ее стенам. Находившиеся в Праге Валленштейн, Мартиниц, Гаррах, командовавший военными силами в Чехии Марадас, глава чешской католической знати Михна и другие лидеры имперско-католической партии в Чехии приготовились к обороне, расставили свои войска, дали горожанам оружие, впервые после 1620 г. Жителей запугивали страшными бесчинствами саксонцев и угрожали наказаниями за трусость при обороне. «Но, — говорит «Шведский солдат», — всего этого было недостаточно, чтобы заставить пражцев влезть в хомут, — руководила ли ими боязнь перед силой противника, или невыносимость ига, под которым они находились несколько лет, или, может быть, надежда на благоприятные для них нововведения. Во всяком случае, они противопоставили всем этим доводам имперских офицеров ссылки на свою слабость и слабую укрепленность города» и т. п. отговорки, словом отказались оборонять Прагу. Сложившаяся внутри городских стен атмосфера принудила Валленштейна и других вождей срочно ретироваться из Праги со своими войсками и канцеляриями. Жители Праги, говорит с неодобрением «Шведский солдат», — «оставшись без главы и без узды», предъявили саксонскому командованию требования дать гарантию, что никакие солдатские бесчинства не будут допущены, и впустили в город только малую часть войск, — остальные войска командованию пришлось направить в Будейовице и Пльзень. Ровно через 11 лет после своего падения Прага была освобождена. Старый граф Турн, лидер чешского дворянского антигабсбургского движения 1618–1620 гг., прибывший с курфюрстом Саксонским, водворился в своем дворце, захваченном графом Михной. Но жители Праги, по-видимому, воспринимали свое освобождение не просто как реставрацию старых, довоенных порядков. Недаром в приведенных словах «Шведского солдата» говорится о воодушевлявшей их «надежде на, благоприятные для них нововведения». В городе разыгрывались какие-то социальные движения, о которых наш источник упоминает лишь глухо: «В связи с этим новым переворотом среди населения Праги, находившегося еще под влиянием жестокого обращения, которое оно претерпевало в последние годы, имели место ропот и волнения. Толпа дурного люда намеревалась наброситься, на монастыри в целях грабежа» (впрочем, успокаивает автор французских читателей, отнюдь не по религиозным побуждениям), но саксонцы сумели «привести их к порядку» [678].

Как видим, роль саксонцев была в высшей степени двойственной. Они одерживали успехи только благодаря! выступлениям чехов. «Их поддерживало местное население, — повествует «Шведский солдат», — которое изгнало имперские гарнизоны из Постельберга, Ферита, Бруствальда и Аугудитца». Многие другие города «тоже, не торгуясь, сдались». «Эта величайшая легкость, которая повсюду сопутствовала саксонцам» [679], объясняется, конечно, мощным национально-революционным подъемом-чешского народа. С имперцами воевали не столько саксонцы, сколько чехи. Вот, например, эпизод из истории отражения набегов имперской кроатской (хорватской) кавалерии: «Эти кроаты, неутомимые в мародерстве, попробовали переправиться через реку Молдаву (Влтаву) в семи лье от Праги и пограбить окрестности Пльзеня; крестьяне подняли тревогу, ударили в набат, собрались в числе 600 человек, нашли способ уничтожить их переправочные средства и преследовали их со всех сторон так, что, оказавшись окруженными местным населением, знавшим все проходы, они подверглись истреблению без всякого сострадания… Не многие из них смогли донести эти вести до своих товарищей» [680]. Иногда участие крестьян в борьбе носит более скрытый характер, но нетрудно угадать черты партизанской войны в таком, например, описании: «Генералы Альтрингер и Галлае получили приказ прорваться в Богемию (Чехию) через Верхний Пфальц, чтобы укрепить те города, которые, сохранили еще верность императору, но они встретили непреодолимые препятствия — все проходы заняты, деревья повалены, повсюду отсутствует продовольствие, — так что они были принуждены вернуться восвояси» [681].

Конечно, все это — лишь разрозненные штрихи. Историки до сих пор писали неизмеримо больше о национальной катастрофе 1620 г. при Белой Горе, чем; об этом замечательном реванше 1631 г., подготовленном нарастанием крестьянского движения в Чехии в течение 20-х годов. Это связано с тем, что он был слишком кратковременным. С одной стороны, мобилизация сил имперско-католической реакции, с другой — предательство саксонского командования и чешской эмиграции вскоре сорвали этот блестящий успех чешского народа.