Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

14 июня Густав-Адольф, успев закончить «великие дела», уже был в Штеттине и с необычайной торжественностью принял Племянникова и Аристова. Газеты подробно описывали пышность посольства и дружественный характер аудиенции, высказывали догадки и передавали слухи по поводу содержания переговоров и назначения вербовки войск, проводимой Лесли (одна из этих газет была доставлена через Мёллера в Москву). Некоторые утверждали, что московский царь предложил Густаву-Адольфу свою помощь против императора, другие — что Густав-Адольф обещал свою помощь царю против польского короля.

Официальное шведское сообщение гласило (несомненно, с целью дезориентировать Польшу), что царь хочет прислать Густаву-Адольфу войска и денег. Насколько многообразна была информация, видно по тому, что все упомянутые выше авторы-современники — Бург и Абелин, Хемниц и Пуфендорф — описывают и трактуют московское посольство совершенно по-разному, опираясь, видимо, на разные источники [423]. Письменный ответ Густава-Адольфа Михаилу Федоровичу от 21 июня 1631 г., врученный послам, показывает, с каким нескрываемым удовлетворением было принято обещание московского правительства начать войну с Польшей «на весну». Густав-Адольф готов советом и делом поддержать царя; он снова побуждает его «остерегаться» польско-габсбургских католических замыслов [424]и изъявляет готовность всеми средствами помочь в найме и транспортировке солдат, приглашении опытных офицеров, закупке вооружения и снаряжения, входя тут же во все детали этих вопросов. В особом приложении Густав-Адольф «бьет челом» за «великую дружбу» — разрешение закупать русский хлеб, просит оказывать и дальнейшую помощь, которую он тем более ценит, «что ваше ц. в-во хочет начать войну и то дело [вам самому] надобное» [425]. И немедленно по подписании этих документов Густав-Адольф выезжает из Штеттина к армии и устремляется на войска Тилли [426]. Но мог ли Густав-Адольф не удержать своего порыва и на этот раз? Ведь Племянников и Аристов не привезли ему никакого ответа на план удара по Речи Посполитой с двух сторон, они даже, как и Лесли, ничего не знали об этом плане. В этом смысле их приезд принес Густаву-Адольфу известное разочарование или по крайней мере потребовал от него нового запаса терпения. А он-то приготовился к выполнению своих обещаний еще в начале апреля: тотчас по взятии Франкфурта-на-Одере он отправил своего лучшего генерала Густава Горна с несколькими тысячами солдат (пехоты и конницы) в Силезию, к польской границе. В июле Горн был отозван из Силезии, зато Александр Лесли-старший был назначен командующим группировкой войск во Франкфурте-на-Одере и у силезской границы [427].

Нет никакого сомнения, что Густав-Адольф предназначил именно эту группировку для вторжения в Польшу через Силезию (с базой во Франкфурте), когда выступит Москва и когда основные шведские силы будут находиться уже далеко в Германии.

Мы уже знаем, когда именно Густав-Адольф получил наконец и известия о принципиальном согласии Москвы на его военный план. Первое, известие в конце июля или начале августа — донесение Русселя о поездке в Москву, пересланное через Оксеншерну. Но это была неофициальная информация. Официальный ответ через Мониера и почти одновременно через Мёллера был получен Густавом-Адольфом в самом конце августа, как видно по его письму к Оксеншерне от 29 августа [428]. На этот раз вся накопленная за год и с трудом сдерживаемая энергия разразилась с огромной силой. Густав-Адольф стремительно снялся с лагеря в Вербене, где только что успел заключить союзный договор с ландграфом Вильгельмом Гессенским, и ринулся в Саксонию. Курфюрст Иоганн-Георг, смертельно перепуганный, без малейших возражений отдал ему свое войско и свою страну, найдя благовидный предлог в «обидах» со стороны Тилли, а сам бежал от армии в далекий Эйленбург заливать испуг вином. И уже 17 (7) сентября Густав-Адольф выиграл свою первую великую битву в Германии — Брейтенфельдскую [429]. Сразу же, не задерживаясь, он с невероятной быстротой двинулся через Тюрингию и Франконию на Рейн, затем повернул в Баварию, а саксонскую армию направил в охватывающий марш через Моравию и Чехию.

Но и накануне и после Брейтенфельдской битвы мысли Густава-Адольфа снова не без тревоги обращались к далекой России. Всего лишь за неделю до сражения он пишет новую инструкцию Мониеру, уточняя свой проект согласно запросам московского правительства. 30 августа «в великих полках» подписана и грамота Густава-Адольфа к Михаилу Федоровичу с обещанием любых услуг и рекомендацией на царскую службу нового доверенного лица — Гилиуса Конера [430]. А сразу после Брейтенфельдской победы он с чрезвычайной поспешностью отправляет в Москву специального гонца, который должен был через Мёллера не только передать радостное известие, но и заверить, что Густав-Адольф уже направил одного из своих генералов в Силезию для подготовки вторжения в Польшу.