Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 1

Зыгарь всё это знает, не может не знать. Но он почему-то не относится критично к тому обществу, которое породило это, которое пришло к этому, которое совершило это. Почему-то в его книге нет ни грамма рефлексий по этому поводу. Его книга ура-патриотична, только в качестве объекта патриотизма — избирается не государство, а общество. В книге Зыгаря — нет ни намека на анализ совершенных людьми (революционерами) ошибок, а часто и преступлений. Это повествование о бодром походе русского общества к свершениям 1917 года — и ни грамма намека, что всего через двадцать лет после этого кто-то будет мыкать горе в эмиграции, кто-то нюхать парашу в лагерном бараке, а кто-то пойдет к стенке в расстрельном подвале НКВД. Ни слова о том, какими же мразями оказались лучшие люди страны…

Но эта книга — не опровержение Зыгаря. Скорее, дополнение, где-то исправление. Зыгарь ведь пишет об очень узкой прослойке общества — той, которую сейчас называют белоленточные. Тогда это был где-то один процент общества (учитывая то, что горожан было процентов десять всего и не все по митингам бегали), который участвовал в демонстрациях, устраивал тогдашние монстрации и террористические акции, или ходил на банкеты, где вслух мечтали о конституции под севрюжинку с хреном. Или под рыбу лабардан (так тогда называли треску), как Ариадна Тыркова-Вильямс, которая позже, уже в США, в эмиграции горько признала: дорого же обошлась России наша рыба лабардан…

А моя книга будет об оставшихся девяноста девяти процентах русских людей — сейчас это восемьдесят шесть процентов, и они зыгарям так же не интересны, как были не интересны тогда. Это книга о людях, обременённых повседневными заботами. Которые ходили на службу или на работу или бизнесом занимались. Которые покупали поесть у ярославца в лавке или ходили в кухмистерскую, нанимали квартиры, думали, чем отопиться зимой, а летом снимали дачи. И, в общем-то, относились к возне тогдашних белоленточных примерно как мы относимся сейчас — с любопытством.

Себе на беду.

Эта книга будет так же о том, что представляла собой Россия на самом деле. Про политику. Экономику. Власть. Как и почему принимались те или иные решения. Знаете, мне надоело слушать исторические отмазки, когда начинают задаваться вопросы, почему было принято то или иное решение — и даётся ответ, ну дураки были, что с них возьмешь? Я покажу, что Николай II не был дураком, и в правительстве дураков не было, и все принимаемые ими решения имели свои причины. И Савва Морозов не был дураком, когда финансировал большевиков — у него на то имелись вполне здравые и разумные причины. Просто он не понимал, чем всё кончится. И Первая мировая началась не случайно, и Россия в неё влезла отнюдь не по глупости. Просто — и здесь не представляли, чем все может кончиться.

Книга будет разделена не хронологически, а тематически и будет представлять собой сборник статей на актуальные вопросы тогдашней истории, разделенные по нескольким большим группам — а в конце я подведу итог.

Приятного чтения.

Когда Михаил Зыгарь ставит во главу угла своей книги общество, когда он описывает историю начала ХХ века как историю общества, он не задается вопросом, а что такое общество в принципе, и что такое общество в России. А стоило бы задаться.

Итак, общество.

Вопрос, а что же такое общество — серьёзнее, чем кажется, и общепринятого ответа на него нет до сих пор. У России — сложный, отличный от европейского исторический путь — потому и общество в России — не то же самое, что общество в Европе. Да и в Европе, наверное, единого определения общества нет. В Великобритании, наверное, общество — это те, кто имеет полные политические права, пошло это от Магны Карты, великой Хартии вольностей. То есть, сначала обществом были только феодалы, у которых были права, потом произошла революция, потом реставрация — и права постепенно получили все подданные.

Во Франции историческая траектория была немного другой, и это было связано с революцией, но не только. Во Франции — исторически была сильна прослойка независимых интеллектуалов, которые собственно, к революции страну и привели. Потому во Франции понятие «общество» видимо более элитарно и включает в себя не всех, кто имеет политические права…

Теперь про Россию.

В России вопрос общества еще сложнее. Петр I сломил историческую тенденцию развития России; и с тех самых пор обществом начали считаться те, кто принял европейские правила поведения, одет по-европейски, отдыхает в Европе — короче говоря, является европейцем. Таких было немного, потому что жить по-европейски было элементарно дорого. Таким образом, в России начали зарождаться фактически два народа. Наверху — европейские русские. Внизу — не европейские русские, те, какими они были и сто, и двести, и, наверное, пятьсот лет тому назад.