Виктор Усов - Китайский Берия Кан Шэн

Во второй половине 1964 г. Кан Шэн совместно с Чэнь Бода начали атаку на известного экономиста Сунь Ефана.

Уже в 1957 г. Сунь Ефан утверждал, что прибыль должна быть центральным показателем, господствующим в плановой работе. Выступая против субъективизма в руководстве экономикой, он предлагал строить ее на основе научных расчетов, с максимальным учетом экономической эффективности, при определении направлений и объемов капиталовложений проводить «экономическое сравнение», принимать во внимание рентабельность капиталовложений. Если не считаться с затратами, говорил Сунь Ефан, то «соевый творог будет стоить как мясо». Он предлагал «с наименьшими затратами общественного труда в плановом порядке производить наибольшее количество продукции для удовлетворения общественных потребностей».

Анализ взглядов Сунь Ефана показывает его принципиальность, смелость, последовательность, глубокое знание экономической теории, знакомство с зарубежными экономическими учениями.

Сунь Ефана поддерживал и ряд других экономистов КНР.

В июне 1962 г. в выступлении на совещании административно-хозяйственных кадров и экономистов КНР Сунь Ефан указал на субъективизм, проявляемый в политике и экономике КГР, на подмену научного анализа экономического положения в стране и экономических законов волюнтаристскими установками как главные причины провалов политики «большого скачка» и «народных коммун». Естественно, что подобные взгляды не остались без внимания со стороны части китайского руководства.

Кан Шэн, однажды докладывая Мао Цзэдуну, представил взгляды Сунь Ефана как «ревизионистские», заявив, что Сунь Ефан даже больше Либерман [386], чем сам Либерман в СССР. Кан Шэн и Чэнь Бода стали утверждать, что Сунь является «самым крупным ревизионистом в Китае». Его исследовательские доклады, в которых он излагал свои взгляды на категорию «стоимость» и ее место в системе политической экономии, на прибыль, цену производства и т. д. были в закрытом порядке опубликованы в КНР в качестве «антипособия» для критики его суждений, развернувшейся в 1963–1964 гг. Вскоре Сунь Ефан был отстранен от работы, а в ходе «культурной революции» по личному приказу Кан Шэна 5 апреля 1968 г. заключен в тюрьму, где просидел семь лет — до 10 апреля 1975 г. В тюрьме он написал работу «Моя полемика с рядом ученых-экономистов». Когда Сунь Ефан вышел из тюрьмы, он заявил встречавшим его лицам: «Я тот, кто, во-первых, не изменил своих идеалов, во-вторых, не изменил своих поступков, в-третьих, не изменил своих взглядов».

С активизацией деятельности Кан Шэна в стране в 60-е годы, некоторые лица в Китае и за рубежом, стали сравнивать Кан Шэна по стилю и метода работы с советским Л. Берия. Они по возрасту были почти одногодки (Берия всего на год моложе). К середине 60-х годов в КНР ходила такая поговорка: «Не бойся Яньвана (в китайской мифологии Яньван — владыка загробного мира), а бойся конторы почтенного Кана» (под конторой подразумевалась канцелярия Кан Шэна); «лучше зайти в город несправедливо умерших, чем войти в дверь к почтенному Кану».

Кан Шэн в 1963–1964 гг. продолжал активно ездить в составе правительственных и партийных делегаций за рубеж. К примеру, в составе партийно-правительственной делегации КНР, официально возглавляемой Чжоу Эньлаем, он приехал в Москву 5 ноября 1964 г., сразу же после смещения Н.С. Хрущева со своего поста на Октябрьском пленуме ЦК КПСС, на празднование 47-й годовщины Октября. 7 ноября 1964 г. произошел довольно курьезный случай, очевидцем которого являлся Кан Шэн. Вот как об этом подробно вспоминает участник тех событий с советской стороны — бывший директор Института США и Канады Г. Арбатов, работавший тогда советником в аппарате ЦК КПСС у Ю. Андропова: «В день праздника я дежурил по Отделу (ЦК КПСС. — В.У. ), то есть сидел у себя в кабинете у телефона. Ближе к вечеру — звонок из приемной Андропова, его секретарь передает приглашение зайти. Спускаюсь с четвертого на третий этаж, захожу в кабинет к Юрию Владимировичу (Андропову. — В.У. ). Он сидит за письменным столом, озабоченный, ушел в себя, смотрит невидящим взглядом в окно. Здороваюсь, поздравляю его с праздником. От отвечает и тут же начинает возбужденно рассказывать.

Только что закончился традиционный праздничный прием в Кремле. Малиновский (1898–1967, маршал, дважды Герой Советского Союза, тогдашний министр обороны СССР. — В.У. ) выпил лишнего и произнес задиристый тост, чем обидел посла США. „Это, — сказал Андропов, — первая плохая новость. Во всех столицах бдительно следят за каждым словом из Москвы, пытаются оценить политику нового руководства. И тут такое…“ Но дальше в лес — больше дров. К Малиновскому подходит Чжоу Эньлай с другими членами китайской делегации и поздравляет его с „прекрасным антиимпериалистическим тостом“. „Я, — продолжает Юрий Владимирович, — стою рядом и просто не знаю, куда деваться: всю сцену наблюдают не только руководство, но и дипломатический корпус. И тут Малиновский, — он совсем закусил удила, — говорит Чжоу Эньлаю (в одной из китайских версий этих событий Малиновский обратился к Хэ Луну [387]. — В.У. ): „Давайте выпьем за советско-китайскую дружбу. Вот мы своего Никиту выгнали, вы сделайте то же самое с Мао Цзэдуном, и дела у нас пойдут лучшим образом““. Чжоу Эньлай побледнел — наверное, подумал о доносах, которые на него настрочат спутники, что-то зло сказал, отвернулся и ушел с приема» [388].