Вадим Волобуев - Иоанн Павел II - Поляк на Святом престоле

Впрочем, мистическое отношение к труду – давняя традиция польской литературы. Уже Циприан Камиль Норвид (1821–1883), один из великой тройки «поэтов-пророков», прославлял работу как зарок грядущего воскрешения из мертвых в своем знаменитом «Прометидионе»:

Войтыла прекрасно знал эту поэму – именно ее он когда-то выбрал для конкурса декламаторов в вадовицкой гимназии. Он и сам отдал дань выраженной в ней идее. Например, в поэме «Мысль – удивительное пространство» он написал, что «видение» (трансцедентного) придает смысл работе. В «Каменоломне» аналогичный мотив представлен как гнев на неподатливую материю, чудесным образом ведущий к любви. Гнев обуздывался верой в то, что тяжелый труд – эквивалент страстей Христовых: подобно тому как Иисус изменил человечество своей жертвой, так и работник меняет мир своим трудом [269].

Позднее, в семидесятые годы, Войтыла обосновал этот взгляд философски, создав целую теорию о том, что природа – такое же творение Господне, как человек, и потому работа, понимаемая как преобразование мира, сродни общению с этим миром. Это была завуалированная полемика с марксизмом, который представлял природу косной и недвижимой материей, предназначенной лишь для господства над ней человека. Человек же, изменяя природу, создает пресловутые общественные отношения, заложником коих (по Марксу) и становится. Войтыла указывал, что и работа, и ее плоды – это та самая культурная надстройка, о которой писали Маркс и Энгельс. Но поскольку работа – это созерцательное общение с творениями Господа, то она в той же мере влияет на человека, в какой человек влияет на природу. То есть надстройка и базис оказываются равнозначны в формировании человека [270].

За пустым, на первый взгляд, умствованием скрывалась простая мысль: не только экономика определяет общество, но и культура, национальные традиции и т. д. Догматики-большевики не учли этот момент и проиграли под Варшавой в 1920 году, когда против них выступили польские рабочие и крестьяне, которые по идее должны были большевиков поддержать, ведь те сражались против буржуазии и магнатов. Польский патриотизм оказался сильнее социальных расхождений. Почему? У коммунистов не было ответа. Зато он был у Войтылы. Почему не исчез польский народ, когда исчезло государство? – задавался он вопросом. По той же причине, по которой рабочие дали отпор красным под Варшавой – за ними стояли культура и традиции, которые превозмогли грубую силу и экономические реалии. А что же такое религия как не основа культуры? Вера спасла поляков от исчезновения, посрамив рационалистов. Так говорил Войтыла [271].

В 1957 году Войтыла написал короткую поэму «Киринеянин, в профиль увиденный», которую на следующий год опубликовал «Тыгодник повшехны». Отталкиваясь от истории о Симоне Киринеянине, которого принудили нести крест Иисуса на Голгофу, он развернул галерею человеческих образов, среди повседневных забот столкнувшихся с чудом – живым Спасителем. Образы были самые разные: и психологические типы («меланхолик», «человек воли»), и обычные люди («рабочий оружейного завода», «молодые»), и персонализированные мысли человека. Пожалуй, даже для творчества Войтылы это произведение звучало слишком туманно и абстрактно. Зато в нем он обнаружил знакомство с марксистской теорией отчуждения труда, изобразив сетования рабочего автозавода:

И уж совсем неожиданна была концовка: «Справедливость требует бунта – но против кого?» [273]Вопрос, поставленный в «Брате нашего Бога», все еще не давал покоя Войтыле: как совместить христианскую любовь и борьбу за справедливость? Много позднее ответ на него дадут теологи освобождения, создав типаж священника с автоматом, но ответ этот придется Иоанну Павлу II не по нраву, ибо он, как и герой его пьесы, выберет «высшую свободу».

Войтыла отнюдь не жил в башне из слоновой кости. Он видел несправедливость и не боялся выступать против произвола. Впервые это произошло в 1960 году. Местом событий вновь стала многострадальная Нова Хута, где на волне «оттепели» жители добились разрешения построить храм. Власти и так косо смотрели на подобные инициативы, а уж в Нове Хуте, которая изначально позиционировалась как «район без костелов», это и вовсе выглядело как вызов. В октябре 1959 года разрешение было отозвано, общественный оргкомитет по строительству распущен, а два миллиона собранных им злотых конфискованы. Верующие снесли обиду, начав собираться на молебны перед крестом, который установили на месте планировавшейся стройки. Однако в конце апреля 1960 года увезли и крест. И тогда народ взбунтовался. Протестующие ворвались в райсовет, митинговали на улицах, перевернули несколько милицейских машин, прибывших для восстановления порядка. Правоохранительные органы ответили жестко: толпу разгоняли при помощи собак и выстрелов в воздух. 181 милиционер был ранен, под арест попало до пятисот человек. Сроки от полугода до шести лет получили 87 участников протеста, еще 119 задержанных заплатили крупный штраф [274]. Глава секретариата епископата Зыгмунт Хороманьский отправил по этому поводу протестующее письмо заведующему Управлением по делам вероисповеданий, а в Нову Хуту разруливать вопрос прибыл… епископ Войтыла. Уже епископ.