Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

1. Бытовавшее по меньшей мере до XII в. представление о Дунае как главной водной артерии той земли, где славяне обитали на заре своей истории, находит соответствие в постоянной тенденции эпической традиции связывать название «Дунай» с представлениями о Днепре под Киевом – главной водной магистрали восточного славянства до XIII в., а также с Волховом, Москвой-рекой или Доном – реками, игравшими большую роль в русской истории. Показательно, что лексема дунай в традиционном восточнославянском фольклоре встречается чаще, чем имена даже таких рек, как Волга и Днепр. Сообщение Псевдо-Маврикия (отражающее реальность VI в.), что у славян и антов все «их реки вливаются в Дунай», поразительно совпадает со следующим свидетельством, полученным в 60-е годы XX в.: «Наиболее старые жители Полесья полагают, что воды многих полесских рек и речек в конечном счете вливаются в Дунай». Отметим также наличие в севернорусских песнях словосочетаний «мать-Дунай-то река», «матушка Дунай-река».

2. Близкое к предшествующему представление о благодатных землях по Дунаю, некогда принадлежавших предкам, а позднее ставших объектом вожделений и устремлений народной массы и князей, частично находит определенное соответствие в вышеприведенных фольклорных фактах. Отметим также зафиксированное в Белоруссии представление о том, что дунай – это «нечто идеальное, прекрасное». Более показательно, однако, что «Дунай» русского фольклора был поставлен в наиболее тесную связь с Доном (ср. с заменой в поздних былинах Дунай-богатыря Доном-богатырем) – рекой, куда убегало на свободные земли русское население с XVI в. Любопытно, что наиболее свободолюбивая часть донских казаков после разгрома булавинского восстания ушла в 1708 г. с Игнатом Некрасовым на Кубань, а в 1740 г. некрасовцы бегут на Дунай, где и поселяются с разрешения Турции. Можно согласиться с К. В. Чистовым в том, что «песенное представление о Дунай-реке могло способствовать бегству в русские села Добруджи – к «дунакам», «липованам», «некрасовцам» (Чистов 1967: 308). Полагаем также, что трансформированные пред-ставления о благодатном Подунавье отразились и в других представлениях о «далеких землях». На эту мысль наводит постоянный и не совсем понятный эпитет «тихий», прилагаемый к фольклорному «Дунаю» и перенесенный на Дон и на самую бурную по характеру личность русского эпоса – Дуная-богатыря.

Повсеместное распространение этого эпитета в связи с «Дунаем» в славянском мире предполагает его очень древнее происхождение, что, в свою очередь, заставляет отказаться от представления о чисто «пейзажно-описательном» его смысле. Положительный оттенок эпитета «тихий» не вызывает сомнений, однако более точно его смысл может быть понят за счет сопоставления его со вторым, менее часто употребляемым, с «пейзажно-описательных» позиций еще менее понятным и, следовательно, еще более архаичным эпитетом «белый». Этот эпитет иногда заменяет повсеместно распространенное определение «тихий» (Болгария, изредка – Сербия, Польша, Белоруссия), иногда дублирует его (Болгария). Древнейшее значение эпитета «белый» в славянских языках может быть определено как «святой», «сакрально-чистый», «благой» и отражено в реконструируемой из свидетельства Гельмольда и топонимических данных оппозиции Белбог – Чернобог. Позднее «белый» стало обозначать «вольный», «свободный».

Эпитет «белый» в применении к водным пространствам, видимо, также означал нечто «благое» и «свободное». Так, при движении на благодатный юг «белым» стал именоваться не только Дунай, но и лежащее к югу от него Эгейское море, которое и сейчас называется в Болгарии Белым. Напомним также, что побережье Черного моря к западу от устья Днепра, где русские «на ничейных землях» промышляли рыбу (ПВЛ, договор 945 г.) и зимовали во время походов на юг (971 г., поход Святослава), именовалось Белобережьем. Поэтому есть основание думать, что придунайская северо-западная часть Черноморья, именующегося в ПВЛ «русским морем», могла иногда, как и его побережье, именоваться «белым морем», что как будто находит подтверждение в болгарском фольклоре (Шапкарев 1968: 175). Возможно, лишь позднее, в связи с мрачными событиями, отрезавшими Русь от южных морей, Русское (Белое?) море превратилось в Черное (ср. обратную эволюцию греческого названия Понта из Аксинский в Евксинский). Позднее лишь в определении «белый», прилагаемом к Дунаю, сохранилось древнее представление о «белых» (благих, вольных), притягательных для Руси землях в Подунавье и Причерноморье. Еще позднее (XI в.) представления о «далеких богатых землях» связываются с северо-востоком (см. раздел III), и именно в этом направлении возникают такие гидронимы, как Белоозеро, Белое море. С XVI–XVII вв. поиски таких земель стали вестись на востоке, и думается, последним отголоском некогда связывавшихся с Подунавьем представлений о землях святости, воли, богатства является знаменитое Беловодье, которое искали от Алтая до Японии (Чистов 1967: 250 и сл.).