Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

И еще. Несмотря на польское звучание моей фамилии, во мне нет польской крови (по крайней мере, считая до четвертого колена, мои предки по отцовской линии великороссы, крещенные по православному обряду). По материнской линии, кроме русской, во мне есть и шведская, и греческая кровь, что в еще большей степени позволяет мне ощущать себя потомком тех «росов» («руси»), которые и проложили путь «из варяг в греки». А само этническое имя «великоросс» я воспринимаю в ракурсе великой ответственности России за судьбу всех народов (включая собственный) и государств, которые она вобрала в себя.

Если и не вину, то ответственность – в том числе за судьбы Польши и поляков с конца XVIII в. до конца XX в. Главная ответственность за историческую трагедию Польши лежит (если не считать тех сил, что направляют мировые процессы) на самих поляках (как и на любом другом народе за историю своей страны). Но это – дело поляков, а нам, русским и великороссам, надо осознать свою долю ответственности за все происшедшее с Польшей, когда она волею судеб стала частью России, а позднее – частью «социалистического содружества» под контролем СССР.

Осторожнее с магией слов. До Октябрьской революции на государственном уровне признавалось существование нации «русские», подразделявшейся на великороссов, малороссов и белорусов. Большевикам почудилась угроза шовинизма в соотношении двух первых названий, и они украли у восточного славянства общее емкое имя «русские» и подарили его бывшим великороссам, а малороссов произвели в украинцы (Украиной до того называлась лишь часть территории, населенной малороссами). В итоге было утрачено общее название, что сказалось и на уровне самосознания; кончилось это добровольным разделением в Беловежской пуще, произведенным тремя «человекоорудиями» (термин Даниила Андреева) с соизволения «этнического поля» (термин Льва Гумилева) трех народов.

Игнорирование факта воскресения Польши было тогда свойственно части русской интеллигенции. Так, живший в большевистской России и не принадлежавший к евразийцам поэт М. А. Волошин в начале своей глубокой и жуткой поэмы «Россия» (1924 г.) безоговорочно включает Польшу в состав России (наряду с Сибирью и Уралом).

Все отмеченное выше отнюдь не ставит под сомнение личную одаренность и предназначенность, а также грандиозность (жестоких по средствам) свершений трех опорных для евразийцев исторических личностей (или, вернее, «человекоорудий истории»). Особенно грандиозна и труднопостижима личность Чингисхана и связанная с его именем беспримерная континентальная экспансия, начавшаяся с маленького, населенного кочевниками клочка земли на востоке Скифии (на границе современных России и Монголии).

А чем-то вроде «всеславянского царя» (правда, без захвата Константинополя) век спустя стал на короткое время Сталин (≈ в 1947–1949 гг., до конфронтации с Югославией).

Это не сиюминутная вспышка эмоций, как показывает другое высказывание Тютчева о Николае I: «Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека» (письмо жене от 17.IX.1855 г.).

За два месяца до ухода А. А. Блок так осмыслял свою близящуюся смерть в письме к К. И. Чуковскому: «Слопала-таки поганая, гугнивая, родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка».

Все эти зооморфные воплощения имперского начала имеют дальних предшественников в четырех последовательно являющихся фантастических зверях, олицетворяющих четырех царей и их царства в сновидении пророка Даниила (Дан. 7). Вслед за зверями во сне Даниила нисходит с облаков «Сын человеческий», чье царство, которое «не прейдет», Тютчев в «Русской географии» и отождествлял с Российской империей, овладевшей почти всей Евразией.

В формуле «Империя зла», произнесенной президентом США Рональдом Рейганом, напрямую присутствует осуждение лишь государственной имперской машины, а ни в коем случае не народа и не страны как природно-исторического единства. Эта формула была предвосхищена (как это часто бывает) поэтом Натальей Горбаневской, которая в августе 1968 г. вышла в числе пятерых, олицетворявших совесть России, на Красную площадь протестовать против введения войск в «братскую Чехословакию» под лозунгом «Отечество в опасности – наши танки на чужой земле» (позднее она была посажена в «психушку»):