Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Для обсуждения текста была создана небольшая рабочая группа. Военный министр Гучков был сейчас прикован к постели (напряжение последних недель вызвало у него сердечные боли), поэтому члены кабинета решили собраться у него. Набоков-старший вспоминал впоследствии:

Я хорошо помню, что первая редакция милюковского проекта на всех произвела большое впечатление, даже на Керенского 43.

Сам Керенский признавался, что предложенный текст “удовлетворил бы и самых яростных критиков милюковского «империализма»” 44.

Однако эта удовлетворенность сменилась гневом, когда стало известно, что Милюков, не сказав никому ни слова, добавил к ноте комментарий-разъяснение, представив его как собственное особое мнение. Позднее он пояснял, что ему было важно устранить возможность какой-либо интерпретации Декларации “против наших интересов”. Его слова, однако, заставляли предполагать, что думал он при этом о собственных приоритетах. Милюков сделал особый упор на пункт, говоривший о “всенародном стремлении довести мировую войну до решительного конца”. Его комментарий также обещал, что Россия полностью выполнит существующие договоренности с союзниками, что по сути означало аннексию проливов 45. Хотя Милюков представлял всё это как свое частное мнение, выходило, что он снова возвращает Россию на старую идеологическую позицию империалистической войны и аннексий – то есть к тому, против чего так решительно сражался Совет.

“Эта нота произвела впечатление разорвавшейся бомбы”, – замечал Ленин в заметке в “Правде” от 20 апреля / 3 мая 46. Хотя министры Временного правительства утверждали, что каждое слово этого документа одобрено ими всеми, было очевидно, что кабинет раскололся, и для Ленина это стало большой радостью. Еще приятнее была перспектива того, что всем этим играм самодовольного Исполкома вскоре придет конец. Один критик из социалистов писал:

Ленин злорадно, по-мефистофельски злорадно ликовал, сразу же поняв, что это сулит его стремлениям… Я видел его в это время, в день, когда Петербург вдруг снова стал ареной народных волнений. О, как он злорадствовал! 47

Задолго до наступления темноты люди повалили на улицу. На полотнищах были лозунги: “Долой войну!”, “Долой Милюкова!” и даже “Долой Временное правительство!”. На следующий день прошли еще более многочисленные демонстрации. Мрачная толпа рабочих шла с Выборгской стороны в центр. Демонстрация сторонников Милюкова, выдвинувшись навстречу, перекрыла Невский 48. Огнестрельное оружие, которого на улицах не видно было с февраля, опять было замечено у многих демонстрантов, другие сжимали в руках дубинки. Министрам повезло, что они вновь собрались в квартире Гучкова, поскольку Мариинский дворец скоро оказался в осаде. Пошли слухи о том, что военный губернатор Петрограда консерватор Корнилов приказал выдвинуть на Дворцовую площадь артиллерию. Кризис грозил перерасти в полномасштабную гражданскую войну.

Руководители Совета как будто предвидели возможность военного путча. Солдатам гарнизона Исполком велел оставаться в казармах до дальнейших приказов Петросовета. Связав таким образом руки Корнилову, Церетели встретился дома у князя Львова с министром транспорта Николаем Некрасовым, чтобы совместно разработать план выхода из “милюковского кризиса”. На улицах было неспокойно – раздавались крики, революционные песни, звон разбитого стекла. Не желая поддаваться противозаконному и демонстративному силовому давлению, Львов принял решение заступиться за злополучного министра иностранных дел. Не оставалось ничего другого, как выпустить новую ноту, уточняющую комментарий Милюкова.

Эта новая нота, опубликованная 22 апреля / 5 мая, была сколь отчаянной, столь и беспомощной. Цель документа, значилось в тексте, состоит в том, чтобы устранить всяческие недоразумения, которые могли возникнуть после заявления Милюкова. Оборона, говорилось в этой ноте, означает “оборону против нападения” (а не завоевание или захват приграничных территорий); кроме того, “гарантии и санкции” не имеют отношения к Константинополю, но должны пониматься как “ограничение вооружений”.

Члены Исполкома, проверившие в проекте злосчастного документа каждую букву и каждую запятую, испытали сперва удивление, а затем облегчение, поняв, что отравленный кубок власти, слава богу, опять пронесли мимо них. Сдав еще одну позицию и заключив еще один компромисс с милейшим князем Львовым, они могли вернуться к рутинной борьбе за права рабочих. Когда большевик Федоров высказался в том смысле, что нота Милюкова должна бы подтолкнуть Совет к тому, чтобы наконец сосредоточить власть в своих руках, он встретил столь жесткий отпор, что больше никто из крайне левых в Совете не осмелился и рта раскрыть 49.