Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Реакция на выступление Ленина в Исполкоме была смешанной. Хотя никто не зашел так далеко, чтобы открыто осудить его, но Церетели намекнул, что немцы, вполне возможно, использовали эмигранта-большевика в своих интересах 28. Ленинское упрямство еще больше осложнило дело. Вместо того чтобы кротко и смиренно объяснить, “как мы доехали”, он бросился снова вдалбливать в головы присутствующим свои “Апрельские тезисы”. Сбить его с этой темы будет невозможно и в дальнейшем. На следующий день Палеолог записывал в дневник:

Милюков говорит мне сегодня утром с сияющим видом: Ленин вчера совершенно провалился в Совете. Он защищает тезисы пацифизма с такой резкостью, с такой бесцеремонностью, с такой бестактностью, что вынужден был замолчать и уйти освистанный… Теперь он уже не оправится 29.

Беспристрастным Милюкова не назовешь, однако скандализованы были, кажется, все группы социалистов. Один из присутствовавших назвал речь Ленина “бредом сумасшедшего”, а Федор Дан, один из “сибирских” меньшевиков круга Церетели, говорил, что “тезисы” – это “похороны партии” 30. По словам Набокова, Керенский в те дни говорил в кругу членов Временного правительства, что Ленин

живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы сколько-нибудь помог ему сориентироваться в том, что происходит 3 1 .

Внутри партии не было мира, но только Каменев осмелился печатно вызвать Ленина на полемику.

Что касается общей схемы т. Ленина, предусматривающей немедленный захват власти рабочими, – писал Каменев в “Правде”, – то она представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитана на немедленное перерождение этой революции в социалистическую 32.

Подобную критику поддержал бы каждый меньшевик, поскольку эта позиция требовала спокойной, терпеливой и надежной работы в комитетах и комиссиях. Но Ленин вовсе не говорил ни о немедленном введении социализма, ни о мгновенном построении рая на Земле: он снова и снова настаивал на том, что необходимо оградить завоевания революции от класса, который по самой природе своей является врагом демократии и мира. Болтовня марксистов о буржуазно-демократической революции полностью устарела, объявил Ленин: старая формула “никуда не годна. Она мертва. Напрасны будут усилия воскресить ее” 33.

Если бы в последующие два месяца Ленину не удалось объединить вокруг себя партию и привлечь к ней новых сторонников, апрельские тезисы затерялись бы, наверное, в архивной пыли. Одна из причин победы Ленина заключалась в его силе убеждения. В то время пока другие вели переговоры и обменивались сложными компромиссами, двигаясь зигзагами, словно по минному полю, Ленин знал наверняка, куда он идет и зачем. Его энергия поражала; он писал и спорил неустанно, он повторял одно и то же до тех пор, пока у его противников уже не оставалось сил для того, чтобы подыскать новые аргументы. По мнению Суханова,

Ленин проявлял такую изумительную силу, такой сверхчеловеческий натиск, что его колоссальное влияние в среде социалистов и революционеров уже достаточно обеспечивается самими свойствами его натуры 34.

Он создал партию большевиков и давно одержал верх над соперниками в этой партии. Обычно его идеи вызывали противодействие, но, даже когда все аргументы были исчерпаны, его неукротимая энергия покоряла людей сама по себе.

И все же Ленин победил не только благодаря грубой силе убеждения. В конце концов, он говорил именно ту правду, какую именно в тот момент и хотели слышать. Тонкие детали конституционных реформ были совершенно неинтересны голодным рабочим и терявшим терпение солдатам столичного гарнизона. Какие бы пространные дискуссии о целях в войне ни вел Церетели в Исполкоме, люди, вышедшие на улицу, совершили революцию ради мира, рабочих мест и хлеба. По мере того как ослабевала эйфория от того, что ненавистный режим свергнут, проблемы, ради решения которых люди рисковали своей свободой, проступали вновь и с удвоенной силой.

Война уничтожила систему торговли в Европе, товарные запасы России – от продовольствия до медикаментов и топлива – были исчерпаны. Дефицит привел к росту цен, фабрики встали, поскольку не было сырья, и тысячи рабочих остались без работы. Транспорт тоже стоял, муки и угля хронически не хватало. Подобные трудности были не только у России (с ними в той или иной степени столкнулись почти все европейские экономики), однако поражало, что петроградские либералы не могут придумать ничего лучше, как вернуться к правилам, которые худо-бедно работали до войны. Они хотели, чтобы на улицах был порядок, чтобы собственность была защищена, чтобы работали суды, чтобы образованные избиратели создали новое цивилизованное государство. Но правда состояла в том, что война продолжалась, и каждый новый день кровопролития уничтожал надежды на демократию. Что бы ни говорили Милюков или даже Церетели (с его вечной ставкой на компромисс), неясно было, зачем нужно воевать дальше.