Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

В немецких пейзажах для пассажиров было мало интересного: они их хорошо знали по поездкам на конференции довоенного времени. Знакомы были и станции: Тутлинген, Херренберг, затем Штутгарт. Даже Ленин уже не стоял у окна, пока другие спали или болтали друг с другом в очереди курильщиков. Все пытались подавить тягостное впечатление от зрелища истощенной Германии, которую они привыкли видеть великой и процветающей державой, вдохновляющим образцом для всех других стран.

В городах мужчин тоже почти не было. На некоторых станциях люди на перроне грозили пассажирам в окнах вагона кулаками и разворачивали перед ними газеты с карикатурами на свергнутого царя. Елена Усиевич вспоминала впоследствии, что полиция пыталась отогнать зевак от поезда, но образ голодных злых призраков преследовал ее еще много лет 7. Более восторженные члены русской группы предпочитали видеть в гневе немцев доказательство того, что Германия и сама стоит накануне революции, – и на просторах Баден-Вюртемберга вновь и вновь звучала “Марсельеза”, пока немецкие офицеры охраны не указали Платтену на неуместность исполнения на территории Германии гимна враждебной державы. Певцам ничего не оставалось, как опять впасть в дрему.

В середине дня вдруг появилась возможность развлечься. Началось с того, что Платтена вызвали в немецкую часть вагона: ротмистр фон дер Планиц желал знать, согласится ли Ленин принять нового пассажира – Вильгельма Янсона, который, оказывается, уже находился в поезде. От плана внедрить его в группу русских (“в качестве представителя немецких профсоюзов”) в самом начале поездки, в Готтмадингене, немцам пришлось отказаться, однако они все же посадили Янсона в вагон в Карлсруэ в надежде, что Ленин даст согласие.

Но сначала нужно было куда-то спрятать Радека. Будучи австрийским подданным, он вряд ли мог сойти за русского эмигранта, мирно возвращающегося в Петроград. Недоброжелательный наблюдатель мог бы указать, что Радек – военнообязанный и вообще-то должен в настоящую минуту находиться на фронте. Кроме того, сразу несколько деятелей немецкого профсоюзного движения очень хотели бы задать Радеку пару вопросов по поводу его довоенных делишек: речь шла о краже личных вещей товарищей (несколько книг, чье-то пальто и какая-то шляпа), а также о присвоении денег из партийной кассы. Чтобы Радек не попался Янсону на глаза, его спрятали в багажном отделении, выдав ему для развлечения кипу газет и наказав сидеть тихо. Только после этого Ленин передал через Платтена свой официальный ответ на товарищеский запрос Янсона:

Скажите ему, что, если он проникнет на нашу половину вагона, мы его поколотим 8.

Пусть ленинский вагон не был особенно комфортабельным, но во всяком случае в нем хватало места. Другие революционеры, которые в настоящий момент добирались в Петербург из своей сибирской ссылки, и мечтать не могли о таких сиденьях, как в немецком третьем классе. После того как петроградский Совет разрешил солдатам пользоваться гражданским транспортом, каждое путешествие по железной дороге в России превратилось в нескончаемую битву за места. Поезда были забиты мужчинами в серых шинелях – солдаты ехали на фронт, в отпуск или из отпуска, были среди них и небольшие группы дезертиров 9. Самые отчаянные пассажиры гроздьями висели снаружи, уцепившись за двери. Колесные рессоры протестующе скрипели под весом перегруженных вагонов. Британский дипломат с купейным билетом до Баку, прибыв к поезду на вокзале в Петрограде, обнаружил, что все места в его купе заняты солдатами и матросами.

Начальник вокзала <���…> сказал, что попытка выдворить их вон может кончиться кровопролитием, – сообщал генерал Нокс в Лондон. – Пришлось отказаться от идеи ехать в тот вечер.

В некоторых городах стало совершенно невозможно пользоваться трамваями, поскольку все они тоже были набиты пассажирами в солдатских шинелях, не собиравшимися платить за проезд 10.

Но политических ссыльных в России не пугали все эти неудобства, они ехали и ехали. Среди первых в Петроград вернулись два видных большевика: многолетний помощник Ленина Лев Каменев и Иосиф Сталин; оба они прибыли в столицу 12 / 25 марта. Но первая настоящая звезда явилась в Петербург чуть позже, 18 / 31 марта. Этому человеку предстояло сыграть ведущую роль в революции. Как и Ленина, его ожидали в Петербурге с величайшим благоговением; как и Ленин, он провел свое путешествие в напряженных размышлениях.