Игорь Золотусский - По следам Гоголя

«Вы очень односторонни и стали недавно так односторонни, — писал Гоголь А. П. Толстому в одном из писем, вошедших в «Выбранные места из переписки с друзьями». — Монах не строже вас». Он защищал театр и искусство от строгих суждений своего оппонента, считавшего, что театр прелесть, «пустая вещь», вводящее в соблазн язычество. «В нем, — продолжал Гоголь о театре, — может поместиться вдруг толпа из пяти, шести тысяч человек... вся эта толпа, ни в чем не сходная между собою, разбирая по единицам, может вдруг потрястись одним потрясением, зарыдать одними слезами и засмеяться одним всеобщим смехом. Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра».

Отношения с Толстым шли по линии преодоления этой односторонности, этой сухости и жесткости — как в вопросах веры, так и в вопросах жизненного поведения и искусства. «Односторонние люди и притом фанатики, — предупреждал Гоголь своего адресата, — язва общества, беда той земле и государству, где в руках таких людей очутится какая-либо власть... они уверены, что весь свет врет и одни они только говорят правду».

И в христианстве А. П. Толстого он видел наличие той же жесткости и сухой теории. «Идите же в мир и приобретите прежде любовь к братьям», — писал он ему в другом письме, и это был призыв не к тому, чтоб любить людей вообще, бога вообще, а направлять это чувство на конкретных лиц, которые нуждаются в любви, судьба которых зависит от этого проявленного к ним сочувствия.

Н.В. ГОГОЛЬ. Портрет В. Горяева. 1963—1965.

В эти годы Гоголь осваивает и Подмосковье. Он бывает на даче у С. П. Шевырева в Троицком (по нынешней Казанской дороге), гостит у А. О. Смирновой в ее подмосковном селе Спасском Бронницкого уезда (в пяти километрах от нынешнего Воскресенска), навещает П. А. Вяземского в Остафьеве.

Остафьево — святыня русской литературы, здесь долгие годы жил Н. М. Карамзин. Тут, за маленьким столиком в комнате второго этажа, выходящей окнами в сад, он работал, создавая свою «Историю Государства Российского». Гоголь с благоговением относился к Карамзину. Карамзин был одним из тех писателей, который повлиял на его литературное развитие, Карамзина Гоголь считал гордостью нации, олицетворением чести и достоинства нации. Он готов был присоединиться к словам Пушкина, сказанным об «Истории» Карамзина: это «подвиг честного человека».

Сейчас в Остафьеве сохранился дом Вяземских, в саду за домом стоит поставленный в 1913 году памятник Карамзину. Это необычный памятник. На нем нет изображения историка, на постаменте стоит сама история — те восемь томов «Истории Государства Российского», которые были написаны в Остафьеве. Тут бывали Пушкин, и Жуковский, и Дмитриев, и Д. Давыдов, и Баратынский. Огромный остафьевский архив хранил переписку хозяина усадьбы с этими людьми, их автографы, воспоминания самого П. А. Вяземского. «Карамзин первый показал, что писатель может быть у нас независим, — писал Гоголь,— и почтен всеми равно, как именитейший гражданин в государстве».

Они приехали в Остафьево с М. П. Погодиным. По дороге, как записал Погодин, разговор шел об истории, о Европе, о России, о правительстве. Речь шла и о Петре Великом, о литературе, о крестьянах.

В остафьевском архиве сохранилась запись Гоголя: «5 июня 1849. Рылись здесь Гоголь...» Сама прогулка по остафьевскому парку навевала воспоминания. Тень Пушкина скользила здесь.

ОСТАФЬЕВО.

На даче у Шевырева Гоголь читал хозяину главы из второго тома «Мертвых душ». Они запираются с Шевыревым, и Гоголь читает тому главы о Тентетникове и Улиньке, о генерале Бетрищеве и Петре Петровиче Петухе, отрывки из которых — не уничтоженные Гоголем и черновые — дошли до нас. Как вспоминает живший в то же время на даче Шевырева Н. Берг, чтения эти покрывались такой тайною, что невозможно было узнать ничего о содержании прочитанного, да и Гоголь в письме к Шевыреву после отъезда с дачи просил его не разглашать того, что он знает. По свидетельствам слышавших эти главы или слышавших что-то о них, глав этих всего было одиннадцать — как и в первом томе.

Гоголь жаловался, что «скотина Чичиков» остановился пока только на полдороге, что второй том вяло пишется, тому были причины и душевные: именно в Москве, между 1848 и 1849 годами, Гоголь пережил свой, может быть, первый и единственный роман с женщиной, который закончился неудачно. Это была графиня Анна Михайловна Вьельгорская, младшая дочь обер-шенка двора его величества графа М. Ю. Вьельгорского и графини Вьельгорской, урожденной принцессы Бирон. В эту семью Гоголь попал случайно— в Риме он познакомился с братом Анны Михайловны, Иосифом Вьельгорским, больным чахоткой. И. Вьельгорский умер на его руках, на вилле Волконской в Риме. Первым, кто сообщил эту новость прибывшим в Италию Вьельгорским, был Гоголь. Графиня была благодарна ему за заботы об умирающем сыне.