Мои критики до сих пор были довольно бесхитростными или только притворялись таковыми. Сначала я определяю работу и игру как антитезы: затем (критики возопят) я призываю к их синтезу! Гегелевский диалектик воспринял бы это с ходу, но, чтобы понять меня, не нужно уметь выполнять диалектическую акробатику. Если бы я умел это, я бы тоже себя не понял. С точки зрения схоластической логики работа и игра есть противоположности, но не противоречия. Они различны, но не обязательно противоположны, если только по определению. С самого начала я определил несколько предшественников, – особенно Шарля Фурье и Уильяма Морриса – которые в основном говорили то, что говорю я, но своими словами. Иными словами, я говорю в основном то, что говорили они, но в своих выражениях. Всё, что стоит сказать, должно быть произнесено и лучше всего сказать это несколькими способами. Как и у ситуационистов, моя цель – просто «заменить работу новым видом свободной деятельности». 28 28 Ideologies, Classes, and the Domination of Nature // Situationist International Anthology / ed. & trans. Ken Knabb. Rev., exp. ed.; Berkeley, CA: Bureau of Public Secrets, 2006. P. 32 (впервые опубл. в журнале Internationale Situationniste #2 в 1962 г.).
Мы можем озаботиться тем, как назвать её, после того, как у нас это получится.
С 1985 года я сталкиваюсь со всё большим количеством версий идеи, которая является центральной в моём тезисе: возможность упразднения работы посредством замены её обобщённой продуктивной игрой. Я не буду нагромождать здесь цитаты. Но, в качестве иллюстрации, вот нечто из неожиданного источника: философа-прагматика и педагога Джона Дьюи. Он был столпом интеллектуального истеблишмента и умеренным социалистом – хоть и не старался изо всех сил демонстрировать это. Он настолько респектабелен, что одна или две его книги всё ещё находятся в учебной программе для педагогических специальностей, включая книгу (впервые опубликованную в 1916 году), которую я сейчас процитирую: «В психологическом отношении труд – просто деятельность, сознательно включающая заботу о результатах, последствиях; он становится вынужденной повинностью в тех случаях, когда последствия как цель, для достижения которой деятельность – лишь средство, лежат вне этой деятельности. Работа, сохранившая элементы игры, – всегда искусство». 29 29 Дьюи Дж. Демократия и образование / Пер. Ю. Турчаниновой, Э. Гусинского, Н. Михайлова. М.: Педагогика-Пресс, 2000. С. 193.
Я продолжаю отвергать определения игры, данные Йоханом Хёйзингой и Адриано Тилгером, 30 30 Хёйзинга Й. Homo ludens. Человек играющий / Пер. Д. Сильвестрова. СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2011. С. 39; Tilgher A. Homo Faber: Work Through the Ages / trans. Dorothy Canfield Fisher. Chicago, IL: Gateway Books, 1965. P. 194. Б. Ф. Скиннер определял игру как «серьёзное поведение, которое в данный момент имеет несерьёзные последствия». – Скиннер Б. Ф. По ту сторону свободы и достоинства / Пер. А. Фёдорова. М.: Оперант. С. 148. Скиннер, по крайней мере, понимал, что люди, которые играют, воспринимают игру всерьез: «Говоря в общем, игра черпает энергию из реальной жизни. В ней должно быть что-то, с чем можно играть». – Hendricks T.S. Play Reconsidered: Sociological Perspectives on Human Expression. Urbana & Chicago, IL: University of Illinois Press, 2006. P. 131.
которые исключают возможность продуктивной игры. Словарные определения гораздо шире. 31 31 Например, The New Shorter Oxford English Dictionary. Oxford: Clarendon Press, 1993. 2: 2244—2245. «Английское слово „работа“ имеет настолько широкий и богатый диапазон и настолько разнообразное прошлое, что простое перечисление его смыслов окажется длиной в несколько страниц». – De Grazia. Of Time, Work, and Leisure. P. 40. Хёйзинга был медиевистом. и, подобно большинству историков, ему нравился период, который он изучал. Это порождало «аристократические, идеалистические ощущения», тем не менее, «нет никаких оснований так строго отделять материальные стимулы и последствия игры от символических». – Hendricks. Play Reconsidered. P. 216, 217.
Тилгер дошёл до того, что сказал: «Есть нечто большее в игре, чем действие ради простого удовольствия от действия. В игре – если это настоящая игра – всегда есть что-то тривиальное. Игра не является серьезной, в ней не может быть страсти». 32 32 Tilgher. Homo Faber. P. 194. Профессор Джузеппе Ренси, которого Тилгер цитирует (P. 191), безусловно, даже более прав, говоря (с излишней избыточностью), что игра ведётся «для себя, из-за удовольствия или интереса, которые она вызывает у нас, в сущности рассматриваемая как самоцель, без каких-либо скрытых намерений».
Хёйзинга хотя бы понимал, что игра может быть серьёзной. 33 33 Хёйзинга Й. Homo ludens. С. 28—29. На самом деле, он различал игровой элемент в деятельности, которая, по его определению, не могла его включать: искусство, война, право, даже бизнес. «Кажется, не столько цивилизация живёт через игру, сколько игра живёт вопреки цивилизации. Сам Хёйзинга говорит, что по мере развития культуры и усложнения цивилизации элемент игры отступает». – Trotter A. Review of Homo Ludens // Anarchy: A Journal of Desire Armed No. 46 (16) (2). Fall—Winter 1998—1999. P. 12, 15.
Только тот, кто никогда не видел играющих детей, может сказать, что игра никогда не бывает серьёзной. Так может говорить лишь тот, кто никогда не играл или забыл, что такое игра. Это в большей части работы «нет никакой страсти». Но очевидно, что существует продуктивная игра – есть люди, которые по выходным занимаются охотой, рыбалкой, садоводством и даже успешно играют в покер. Я не позволю определениям препятствовать тому, что я говорю, особенно – ошибочным определениям.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу